"Сидони-Габриель Колетт. Возвращение к себе ("Клодина" #5) " - читать интересную книгу автора

- Запомните, мальчик: я всегда делаю то, что считаю нужным!.. А здесь и
подавно - я заварила эту кашу...
- Заварила кашу! Скажите на милость! Вот пусть ваша подруга её и
расхлёбывает! Одна! А мне ни к чему такие сложности!
Я в гневе схватила его за руку:
- Ну и наглец! Что у вас случилось?
- Ничего! Оставьте меня в покое! Я пошёл спать. Он обиженно надулся,
как школьник, вырвал у меня руку и стрелой помчался по коридору...
Я, постучав, тихонько вошла в спальню - бедная Анни плакала, уткнувшись
в мятую подушку, разметав по ней длинные чёрные пряди неубранных волос...
Сначала возмущение, гневное молчание, стиснутые зубы и закрытые глаза,
однако мало-помалу мои дружеские объятия растапливали лёд. Она вся горела и
пахла, как пахнут сандаловые палочки, когда их бросают в огонь, ничего не
говорила, лишь рыдала, подавляя горькие стенания и тяжёлые вздохи,
распиравшие грудь... Она не могла произнести ни слова, и мне была видна лишь
лежащая у меня на плече чёрная, как оперенье ласточки, голова со струящимися
волосами да кисти рук, которыми она в патетическом жесте закрыла лицо...
Успокоительное тепло моих объятий выжало из Анни каплю за каплей
грустное и краткое признание.
Вздохи, то оборванные, начинающиеся с середины фразы, невнятные, но для
меня ясные жалобы... - О! Какой он злой! Какой злой! Это из-за вас! Лучше
умереть! О! Как мне плохо! Я уеду, не хочу его больше видеть... А я так
радовалась! Ему так идёт синий цвет!.. Я сразу почувствовала, что ничего не
получится! И тогда я закрыла глаза и, чтобы не потерять его, начала
ласкать... Но я... я такая неловкая, только всё испортила... О! Какой он
недобрый!.. Он назвал меня сударыней... и извинился так, словно наступил
нечаянно на ногу... в тот самый момент, когда я умирала от стыда, что ничего
не вышло... Клянусь, Клодина, лучше бы он меня оскорбил... Я уеду, мне так
плохо! Это вы, Клодина, вы виноваты...
Увы! Я и сама это знала!.. Как её утешить? Какие найти извинения? Мне
хотелось выбросить из памяти ребяческий грязный заговор, торгующегося
Марселя, укачать Анни, а потом разбудить её словами: "Это был просто дурной
сон..."
Изнемогая от угрызений совести и от нежности, я чуть было не сжала Анни
по-настоящему, чуть не обвила руками её худенькую, вздрагивающую фигурку...
Только ласка, только поцелуи - от кого бы они ни исходили - могли вылечить и
утишить сожаления простодушной проститутки... Ей-же-ей, да простит меня
Рено, жертва не потребовала бы от меня сверхъестественных усилий. Но я
вовремя спохватилась, припомнила годы целомудренной дружбы, и эту серую
зиму, объединившую нас обеих под мирной крышей, и Маргравский сад, где
растерянная Анни беззаветно доверилась мне... Да и зачем? Зачем? Всего
несколько дней и лихорадочных ночей, напоённых тёплым ароматом сандала и
белой гвоздики, а после бедняжке станет ещё хуже... И я не сжала объятий,
целовала Анни только в волосы и солёные от слёз щёки, потом распахнула окно
тёплому чёрному ветру, уже несущему весеннюю радость... Я использовала всё:
и настой цветков апельсинового дерева, и горячую грелку к изящным ледяным
ногам, но ушла недовольная собой, замышляя скорое изгнание Марселя...
За завтраком мы оказываемся один на один с Марселем, сидим друг против
друга, надменные и скованные. Анни осталась у себя... По правде сказать, мой
красавец пасынок чувствует себя, видимо, в меньшем затруднении, чем я, но я