"Сидони-Габриель Колетт. Возвращение к себе ("Клодина" #5) " - читать интересную книгу автора

того, что слышу... И шепчу, шепчу... Я приглушаю слова, которые и так с
трудом сходят с моих губ... Марсель пугается, отказывается, торгуется! Я
почти приказываю, смягчая, однако, суровость тона лёгким тумаком - ласка,
достойная ловкого сводника... Он ещё не вполне выразил согласие, а я уже
оставляю его, не желая выслушивать последние колебания, - и захлопываю дверь
исповедальни, где мы замыслили нечто невинное и вместе с тем нечистое...
Да простит меня небо, если у него есть на меня время! Я думала как
лучше. Мне только хотелось - ведь я скоро снова обрету любимого, смысл всей
моей жизни, - мне только хотелось, чтобы бедняжке не пришлось брести одной,
попрошайкой, по синим от подтаявшего снега дорогам, в лужах грязной жижи с
высохшими краями, я хотела, чтобы она здесь, за плотно задёрнутыми шторами,
получила всё, что хотела, в обществе достаточно одушевлённого для этого
красивого манекена... Хотела, чтобы она снова стала весёлой и боязливой,
чтобы к ней вернулась улыбка обиженного ребёнка, праздная и изящная
беззаботность... Бедная! Какое жалкое фиаско, как она, должно быть, на меня
злится!
Позавчера вечером - было ветрено и сыро, подтаивало и обманчиво пахло
весной - мы сидели за ужином, плотным крестьянским ужином: копчёное сало,
цыплёнок в винном соусе, пудинг цвета красного дерева, политый старым
ромом... Я решительно пила предательски сладкое фронтиньянское мускатное и
без устали наливала ничего не подозревавшей Анни и заранее оповещённому
Марселю - он был молчалив, дрожал и раз за разом опрокидывал одним махом
свой бокал, словно чашу с ядом - раз! - а в глазах злость и страх...
Странный был вечер - с одной стороны полупьяная крошка, с другой -
малыш с лицом фальшивого малолетки! Я казалась себе лёгкой и слепой, как
натыкающийся на всё подряд мыльный пузырь, и настроена была благодушно.
Другая, полная благородства и бескорыстной любви к ближнему душа укрепляла в
тот час мою душу. И потому, "прикончив" Анни бокалом пунша, проводив на
второй этаж изящную разношёрстную пару, пинком втолкнув Марселя в спальню
Анни и бросив туда бирюзовую пижаму, я отправилась спать с облегчением,
сгорая в благородной лихорадке, и не было в ней ничего порочного. Как всё
хорошо! Негромкий крик, взволнованный и нежный, встревожил меня и заставил
вернуться к двери, захлопнувшейся за нашими, если можно так выразиться,
влюблёнными...
Я приникла к закрытой створке и, движимая скорее материнской заботой,
чем любопытством, стала слушать... Тихо... Нет! Испуганный продолжительный
шёпот, участвуют оба голоса... И всё... Нет. Стон, совсем тихий, но такой
расстроенный, разочарованный!.. Стон многозначительный - я поймала себя на
том, что бормочу под нос слова, весьма оскорбительные для третьего пола в
лице Марселя... И снова тишина. А потом голос запыхавшегося Марселя - судя
по тону, светские извинения... Я стучала зубами от холода и нервного смеха.
У меня уже появилось предчувствие, что затея обернётся шутовством,
двусмысленной пародией на сладострастие, но всё же не ожидала от Марселя
такой позорной выходки - он выскочил из спальни, отдавив мне босые ноги, с
таким измученным и презрительным "чёрт", что я сразу обо всём догадалась...
Бледный, нос заострился, губы красные, глаза из синих стали чёрными... Он
едва не опрокинул мою лампу и не столкнул меня саму с лестницы:
- А, Клодина! Так вы были тут? Развлекаетесь? Странный, однако, у вас
вкус!
Оскорбившись в глубине души, я одёрнула его: