"Сидони-Габриель Колетт. Возвращение к себе ("Клодина" #5) " - читать интересную книгу автора

наклонив, как крылья, паруса, кораллово-розовые, бледно-бирюзовые, - цвет
волн от них казался ещё ярче и неестественней...
Упоительная лень скрадывала время. Наши мысли, праздные, помолодевшие,
как две молчаливо идущие по следу собаки, были заняты исключительно
набегавшими облаками, сменой направления ветра, мне не забыть
сосредоточенное выражение на лице Рено, когда он, ошалев от собственной
смелости, протягивал палец к сердитому крабу, а тот подпрыгивал и щёлкал
клешнями, красный, будто уже варёный... С одной стороны нас мочил дождь
побережья, мелкий-мелкий, он серебряной пылью оседал на наших щеках и
волосах, с другой сушил ветер. Только голод мог прогнать нас с пляжа, и мы
шли к большому деревянному дому, где пахло как на корабле, я взлетала по
лестнице, спеша к бульону из мелких омаров или нарезанному толстыми кусками,
как говядина, тунцу, - я прыгала по ступеням, и мои босые прохладные ноги
дикарки оставляли на них мокрые следы...
Однажды вечером жалобные нежные звуки заставили нас выйти на балкон из
розового кирпича... При свете звёзд девушки в замысловатых чепцах - они
работали тут неподалёку на заводе по изготовлению сардин, - взявшись за
руки, заунывно пели, и их плотный круг двигался в причудливом прерывистом,
на пять счетов, ритме фарандолы:

Нет, нет, нет, любимый мой,
Нет, не со мной...

Вспыхивал огонёк трубки, и я различала яркую, расшитую цветами шаль,
накрахмаленный до жёсткости чепец с топорщившимися краями, обветренную
круглую щеку, поблёскивание серебряных украшений...
Незадолго перед этим, в сумерках, молоденькие, загорелые до черноты
работницы парами и по трое лениво прогуливались по пляжу, без всякой цели,
словно стремясь украсить белый песок и сиреневатые скалы своими яркими
шалями и ослепительными чепцами... Они вдруг возникали в самом низу ложбины,
там, где дорога, поросшая колючим можжевельником, делала поворот, -
молчаливые, вопрошающие, с покорным лукавым видом, как прирученные молодые
зверюшки... Однажды ночью, когда луна серебрила спокойное море и топила в
голубой неосязаемой измороси свет маяка Кервилау, одна из девушек, самая
смелая, с благоговением в голосе окликнула нас:
- Вам никто не нужен?
- Зачем?
- Чтобы с вами спать...
Мы смотрели на неё и смеялись, нас забавляла её застенчивая отвага,
круглые, как яблоки, щёки, туго затянутая талия, пышная грудь под маленькой,
синей как ночь шалью. Девушка молоденькая, на голове - свежий чепец, вся
словно начищенная, только что выдраенная, а при малейшем движении юбок до
нас долетал безобразный запах тухлой рыбы...
Счастливый наш отдых закончился знаменательно: меня так и разбирает
смех, как вспомню, какими возмущёнными взглядами провожали нас местные
жители... Вместе с чулками и туфлями на каблуках я забросила и юбки, Рено
скажет, каким чудесным юнгой стала ему жена, едва надела рубаху с большим
синим воротником, трикотажные штаны и шерстяной берет, как быстро научилась
управлять парусом, с какой гордостью отпускала шкот фок-мачты... Однажды,
когда мы сидели на сизо-красной скале, покрытой жёстким и тёплым бархатистым