"Сидони-Габриель Колетт. Возвращение к себе ("Клодина" #5) " - читать интересную книгу авторавидят, например, тот, кто наблюдает за слепой... Нашли слепую! Мой горячий
взор проникал в их души с любопытством, но не без презрения, остудить и обезоружить его могло лишь сине-чёрное озеро глаз Рено, сбитого с толку, встряхнувшегося и размышлявшего о тайных побудительных мотивах моего разнузданного пьянства... С того самого дня я едва успевала считать свои победы. Если бы знали все Сюзи на свете, в чём заключается то, что они называют любовью мужчины, в то время как истинное название этого чувства: желание!.. Пришёл час, когда я уловила в возбуждении Рено нечто иное, чем вожделение: сначала слабое, потом судорожное и болезненное желание скрыться... Уступила ли ему Сюзи? Этого я так и не узнала. И не хочу знать. Рено и так слишком много мне потом о ней порассказал. Мне стало известно, к каким грубым "женским штучкам" она прибегала, как непристойно, словно опытная проститутка, прижималась к нему, стараясь возбудить, как клала ему на грудь надушенную головку и шептала: "Я такая бедная, одинокая... Я так нуждаюсь в нежности..." И как Сюзи распечатывала в присутствии Рено письма мужа, пробегала проницательным, быстрым оком по строчкам, не упуская ни одной, обнажая зубы в собачьем оскале... Однажды, пребывая в менее доброжелательном, чем обычно, настроении, она швырнула смятое письмо Рено: "Прочтите, если вам интересно... Нет, нет, вы читайте". Её тонкие, всегда прохладные пальцы уже разглаживали четыре исписанные чётким крупным почерком страницы. И Рено прочёл, а Сюзи склонилась у него над плечом. Он прочёл, вдруг похолодев, как ладони Сюзи, самые покорные и душераздирающие строки, какие только может измученный ревностью муж послать находящейся вдали от него любимой до безумия жене: "Сюзи, дорогая... Как ты далеко... Будь благоразумна, но ни в чём себе не отказывай... Следи за здоровьем... Только не изменяй мне, любимая... Ты же знаешь, как мне тошно, как я без тебя страдаю, не изменяй - ты единственное, что у меня есть на свете..." Вот этот-то крик души: "Не изменяй!", повторяющийся, униженный и безнадёжный, эта рабская готовность мужчины снести всё, чтобы сохранить Сюзи, - и оскорбительное веселье рыжеволосой красотки, что склонилась над письмом, касаясь щекой усов Рено... и положили конец франкской идиллии - сама я не видела этой сцены, но она живёт в моих воспоминаниях, и я дрожу над ней, как над изображением божества, как над фетишем, доказавшим свою силу... - Анни, если и дальше погода будет портиться, лучше, наверное, перековать Полисона, чтобы не скользил. У него и так передние копыта не слишком, а если подморозит, он вообще во вторник не довезёт Рено с вокзала. Анни сидит, сложа руки, взгляд пустой и безразличный - он то трогает меня, то злит. Не сказать, чтобы она ликовала! Но я же только что сказала: во вторник приезжает Рено! Мне хочется закричать, вдолбить эти три слова в её голову с узким личиком... - Ну так как же, Анни? Она пожимает плечами, переводит на меня потерянный взгляд синих глаз: - Да не знаю. Какая мне разница, перекуют Полисона или нет? Вот уже несколько недель я благодаря вам избавлена от необходимости думать о доме, |
|
|