"Сидони-Габриель Колетт. Возвращение к себе ("Клодина" #5) " - читать интересную книгу автора

видят, например, тот, кто наблюдает за слепой... Нашли слепую! Мой горячий
взор проникал в их души с любопытством, но не без презрения, остудить и
обезоружить его могло лишь сине-чёрное озеро глаз Рено, сбитого с толку,
встряхнувшегося и размышлявшего о тайных побудительных мотивах моего
разнузданного пьянства...
С того самого дня я едва успевала считать свои победы. Если бы знали
все Сюзи на свете, в чём заключается то, что они называют любовью мужчины, в
то время как истинное название этого чувства: желание!..
Пришёл час, когда я уловила в возбуждении Рено нечто иное, чем
вожделение: сначала слабое, потом судорожное и болезненное желание
скрыться... Уступила ли ему Сюзи? Этого я так и не узнала. И не хочу знать.
Рено и так слишком много мне потом о ней порассказал. Мне стало известно, к
каким грубым "женским штучкам" она прибегала, как непристойно, словно
опытная проститутка, прижималась к нему, стараясь возбудить, как клала ему
на грудь надушенную головку и шептала: "Я такая бедная, одинокая... Я так
нуждаюсь в нежности..." И как Сюзи распечатывала в присутствии Рено письма
мужа, пробегала проницательным, быстрым оком по строчкам, не упуская ни
одной, обнажая зубы в собачьем оскале... Однажды, пребывая в менее
доброжелательном, чем обычно, настроении, она швырнула смятое письмо Рено:
"Прочтите, если вам интересно... Нет, нет, вы читайте". Её тонкие, всегда
прохладные пальцы уже разглаживали четыре исписанные чётким крупным почерком
страницы. И Рено прочёл, а Сюзи склонилась у него над плечом. Он прочёл,
вдруг похолодев, как ладони Сюзи, самые покорные и душераздирающие строки,
какие только может измученный ревностью муж послать находящейся вдали от
него любимой до безумия жене:

"Сюзи, дорогая... Как ты далеко... Будь благоразумна, но ни в чём себе
не отказывай... Следи за здоровьем... Только не изменяй мне, любимая... Ты
же знаешь, как мне тошно, как я без тебя страдаю, не изменяй - ты
единственное, что у меня есть на свете..."

Вот этот-то крик души: "Не изменяй!", повторяющийся, униженный и
безнадёжный, эта рабская готовность мужчины снести всё, чтобы сохранить
Сюзи, - и оскорбительное веселье рыжеволосой красотки, что склонилась над
письмом, касаясь щекой усов Рено... и положили конец франкской идиллии -
сама я не видела этой сцены, но она живёт в моих воспоминаниях, и я дрожу
над ней, как над изображением божества, как над фетишем, доказавшим свою
силу...

- Анни, если и дальше погода будет портиться, лучше, наверное,
перековать Полисона, чтобы не скользил. У него и так передние копыта не
слишком, а если подморозит, он вообще во вторник не довезёт Рено с вокзала.
Анни сидит, сложа руки, взгляд пустой и безразличный - он то трогает
меня, то злит. Не сказать, чтобы она ликовала! Но я же только что сказала:
во вторник приезжает Рено! Мне хочется закричать, вдолбить эти три слова в
её голову с узким личиком...
- Ну так как же, Анни?
Она пожимает плечами, переводит на меня потерянный взгляд синих глаз:
- Да не знаю. Какая мне разница, перекуют Полисона или нет? Вот уже
несколько недель я благодаря вам избавлена от необходимости думать о доме,