"Сидони-Габриель Колетт. Возвращение к себе ("Клодина" #5) " - читать интересную книгу авторажил. Приволочёт к себе женщину, возьмёт её в пять минут и бегом, бегом к
пианино - проверить, не пострадало ли от этого его "до"! Нет, вы не представляете себе, как я была разочарована! Гибкий, как виноградная лоза, Рюзиньоль с горящими глазами - думаешь, прожжёт насквозь... А он только сам вспыхивал, как сухое конопляное семя, которым здесь разжигают зимой очаг... За ним никогда нельзя было поспеть! - Никогда? - Никогда! - Значит, вы всё же к нему приходили ещё? - Да, - признаёт она - искренняя, жалкая. - Его объятия обжигали меня, встряхивали и оставляли совершенно неудовлетворённой - так не приносит пользы утихшая раньше времени боль, не доведённое до конца наказание... Я почти всегда плакала потом... - А его это не волновало? - Его? Нет. Он выдавал своё замечательное "до", потом хлопал меня по плечу и останавливал на моём лице не ведающий удивления взгляд: "Бедняжка... это от признательности..." Я постепенно просыпаюсь от ласкового шороха - монотонного, но выразительного, по слогам, шепотка... и узнаю шелковистый шелест снега по закрытым ставням. Вот и снег! Падает, наверное, тяжёлыми хлопьями со спокойных, не тревожимых ветром небес, прямо, неторопливо... Он ослепил рассвет, мешает дышать спешащим в школу ребятишкам - они задирают нос и ловят снежинки раскрытым ртом, как я когда-то... Насмешница ночь одарила меня солнечными, опасными сновидениями, лёгкими Начинающаяся лихорадка не даёт мне покинуть лето и сад моего детства. Я хочу пить. Но мне хочется только той, закрашенной простым красным вином бледно-розовой воды, что наливала мне в прохладной, чуть затхлой столовой Мели... "Пить, Мели, скорей". Она хлопала дверью, скрипела низенькая решётка, и по чёрной лестнице поднимался запах прораставшего в погребе картофеля, пролитого на песок закисшего вина, такой влажный и ледяной, что у меня пробегал озноб между мокрых от бега и игр лопаток... Да, только его хочу, того обычного вина из единственного в кухне бочонка, густого, пузырившегося в грубом стакане. - Ещё стаканчик, Мели! - Нельзя, говорю. Лягушки в животе разведутся. Её коронное выражение; каждый раз, услышав его, как, впрочем, и любую другую присказку Мели, я испытывала сладкую тревогу... "Если собака найдёт девочкин зубик и проглотит его, то у той девочки вырастет во рту собачий клык, а у собаки - человечий зуб..." "Не надевай на переменке чужую шляпку: от "трёх потов" можно облысеть". Со света я плохо видела в полумраке столовой и скорее угадывала на столе только что испечённый хлеб, отламывала от него ещё горячую горбушку, выгребала оттуда мякоть и наполняла чашечку из корки малиновым желе... Полдник! Любимая моя еда: её можно было утащить с собой на сук орешника, или на чердак, или оставить до последней перемены, когда мы умудрялись есть, одновременно крича, смеясь, играя в классики, и никто никогда не подавился... Потом я возвращалась в свой золотой, жужжащий сад, одуряюще пахнувший |
|
|