"Сидони-Габриель Колетт. Возвращение к себе ("Клодина" #5) " - читать интересную книгу автораугодно, легко взять вдруг короткую высокую ноту, и его голос медным шариком
отскакивал от стен... А какой ходок, причём злой и гордый: если кто другого артиста при нём похвалит - ноздри сразу белеют от ярости!.. Он был невыносим, но забыть его никто не забывал. Меня познакомил с ним Огюст... - Огюст... это который же? - Ну, из пантомимы... вы ещё называли его сеньором Вандраменом... - А, всё, поняла... благодарю. Продолжайте! - Они с Рюзиньолем вместе учились в консерватории, мы втроём несколько раз вместе ужинали у Друана... Рюзиньоль казался мне смешным, но вместе с тем, когда я смотрела, как он с таким блеском рассказывает, поёт, двигается, у меня захватывало дух и кружилась голова, словно он жонглировал острыми кинжалами... Поэтому, когда сеньор Вандрамен отбыл с труппой Сары в Америку, Рюзиньолю не составило большого труда... Даже не знаю, как это произошло... - Наверное, когда он пел, а вы слушали... - Да, что-то в этом роде... Однажды он зашёл к Друану и увидел меня - я ела яичницу с помидорами, которую терпеть не могу, и солила её своими слезами... Как раз накануне уехал Огюст - едва поцеловал меня на прощанье. Рюзиньоль был так любезен, что стал меня утешать, объяснять, в чём беда Огюста, взял меня за руки: "Дорогая моя, мы, артисты, не можем предаваться вульгарным страданиям... Расставаться, встречаться и всё такое прочее для нас чепуха. Главное - ремесло, только ремесло имеет для нас значение... Если вы останетесь такой рохлей, то ничего не добьётесь на сцене! Вам нужен спутник - весёлый, деятельный, который мог бы поднять вам настроение, заразить своей энергией, а при необходимости и работу вам найти..." А сам буравил меня глазами, что я бы, наверное, упала, если бы стояла, а не сидела... Голова у меня просто раскалывалась! Хотелось плакать и спать, и ещё было смешно, потому что он принял меня за театральную шлюшку... Так что, когда завтрак подошёл к концу, он подозвал официанта красивым "си бемоль", от которого задрожали стёкла, и взял меня под руку. А четверть часа спустя, о-о-о... Я даже подпрыгиваю от изумления: - То есть как через четверть часа? - Да он жил на улице Гайон, - объясняет Анни с подкупающей простотой. - Ему всего-то оставалось подняться на шестой этаж, швырнуть шляпу на кровать, меня - в кресло... Так любят воробьи в водосточном жёлобе... Говорю же: четверть часа спустя я уже стала его любовницей и рыдала от расстройства, усталости, неудовлетворённости и ещё потому, что он был тороплив и грубоват... А когда я хотела хотя бы уткнуться в его плечо, чтобы отдохнуть, прильнуть к его губам, жёстким, подвижным, почти злым... Знаете, что я услышала? Я услышала аккорды и распевное: "А-а-а-а-а"! Рюзиньоль в одних кальсонах, но в пиджаке сидел за пианино и осторожно, вполголоса, распевался, всё выше, выше: "А-а-а-а-а", - пока не добрался до своего знаменитого "до", острого и блестящего, как копьё... Я в себя прийти не могла! Вдруг он разворачивается, прыгает на меня, и всё начинается сначала! С той же петушиной торопливостью - он заботился только о собственном удовольствии, меня, увы, ждало то же разочарование, - потом сразу же следом водопад звуков вокальных упражнений (я у него вообще никогда не слышала... никакого другого журчания, кроме этого), и - оп! Всё снова. Вот так он и |
|
|