"Сидони-Габриель Колетт. Возвращение к себе ("Клодина" #5) " - читать интересную книгу автора

- Спали... нет, пожалуй, это громко сказано. У него даже раздвижного
дивана не было: стол, стулья и вольтеровское кресло.
- А кровать?
- Да ну! Кровать! Где угодно, только не у него на кровати, Клодина!
Пожалуй, самым удобным всё же было кресло... Поэтому правильнее всё же было
бы сказать, что мы с Рюзиньолем... сидели...
Она естественно и мило улыбнулась. Честное слово, как о наряде для
первого бала рассказывает, зато я чувствую себя несколько скованно и, чтобы
скрыть это, принимаюсь листать пахнущий клеем женский журнал...
- Ясно, небольшой такой разнузданный романчик! И вам нравилась эта
акробатика?
Она обдумывает:
- Мне нравится... вспоминать об этом! Я была такой глупой, что теперь
мне смешно. А тогда... нет, это воспоминание не из лучших, Клодина. Я
расскажу вам, раз уж рассказываю всё...
- Так уже и всё...
- Конечно, всё! - возмущается Анни. - Поймите же! Когда я излагаю вам
историю какого-нибудь своего...
- ...путешествия...
- Спасибо... я выкладываю всё до конца, не пытаясь обелить себя или
представить предмет своего увлечения Прекрасным Принцем... Разве передавать
события так, как они происходили, не хвастая и не обманывая, не означает
"рассказывать всё"?
Она смеётся, между сиреневато-пурпурными, как мякоть надкушенной вишни,
губами проглядывают маленькие чуть голубоватые твёрдые зубки... Анни редко
смеётся так открыто, и каждый раз её острый оскал, крепкие влажные клыки по
контрасту с анемичным личиком вызывают во мне тревогу... Когда она вот так
смеётся, я всегда говорю себе: "Какие мы все дураки! И её муж, и золовка
Марта, и я - ни один не угадал в Анни требовательного, неудовлетворённого
зверя, крепкого, жадного до свежей плоти, который рано или поздно должен был
вырваться на свободу..." Я вздыхаю, решив, что и на этот раз позволю, как
любит выражаться Можи, "повесить себе лапшу на уши".
- Хорошо, Анни, расскажите мне... всё.
- Всё... это не займёт много времени, Клодина... Вы же видите, каким он
теперь стал, Рюзиньоль - животик, двойной подбородок уже наметился, и нос с
горбинкой, как у римского императора... До чего отвратительная фотография!
Вот уж Ромео так Ромео! А руку-то как горделиво на шпаге держит! А кольца
какие! Ручаюсь, и года не пройдёт, как он превратится в настоящего шута...
Анни смутило собственное злорадство, и она спешит поправиться:
- Нет, я, конечно, знаю, что глаза у него по-прежнему красивы, даже без
макияжа и ретуши... Но, Клодина, по этой фотографии и представить себе
невозможно, каким был Рюзиньоль - в то время все его так и звали: Луи
Рюзиньоль, - когда получил свой первый приз четыре года назад... нет, три...
нет, правильно, четыре... а впрочем, какая разница. Невысокий подтянутый
южанин, чёрный как головешка, подвижный как вьюрок, лицо оливковое, с
жёсткими чертами: сначала видишь только нос с трепещущими от гнева ноздрями,
да огненный взгляд жгучих глаз... Утверждал направо и налево, что
"перевернёт мир вверх дном", что за пояс заткнёт всех этих французских,
итальянских теноров, не говоря уже о пузатых немцах... Изощрялся как мог,
только его и было видно и слышно... Он мог во дворе, на улице, да где