"Сидони-Габриель Колетт. Возвращение к себе ("Клодина" #5) " - читать интересную книгу автора

Анни! И ты тоже давала бы своему больному бреду преходящие имена: Марсель,
Поль, этот, тот, малыш шофёр, грум из "Палас-отеля", ученик коллежа
Станислава... Ты, конечно, можешь презирать невоздержанность Анни, поскольку
самоё тебя ещё не мучит эта жажда... но лучше тебе над ней не смеяться:
хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.
- Ай! Уй-юй-юй... никогда ещё не было так больно! Кровь идёт, а?
- Да, зато всё прошло, выдавила.
- Точно? С корнем?
Очнувшийся Марсель прикладывает к виску платок, а я с задумчивой
недоброй проницательностью смотрю, как он принимает из рук Анни зеркало,
"чтобы посмотреть дырку", и с облегчением вздыхаю:
- Да, всё прошло.

Два часа. Время кофе, многополосных газет, крепкой сигареты, голубого
дыма... В такие минуты человек чувствует себя вялым и снисходительным. Уходя
из столовой, мы открыли там широкое окно и успели замёрзнуть: "Поднимается
туман - вечером опять приморозит", успели разглядеть быстрый бег облаков,
распластавшихся по небу подобно холодным синим крыльям, успели завистливо
поругать Перонель, сидящую себе спокойно, словно ещё лето, на ледяном
крыльце и созерцающую пейзаж - холод нипочём её плотной шубке... Посмотришь
на неё - и кажется, на дворе всё ещё август... А мы возвращаемся к огню, к
столу со свежими субботними журналами - их только-только вынули из картонных
трубочек-упаковок, и страницы у них загибаются, как стружка. Жирные чёрные
фотографии, а между ними втиснут, разрубленный на куски, придушенный - две
строчки тут, три там, потом четыре полустроки, почти иероглифы, а конец над
портретом госпожи Деларю-Мадрю - текст, к которому, право же, следовало бы
относиться с большим почтением. Мои глаза поглощают забавную смесь из
рассказов о тенорах, собаках, пловцах, поэтах-герцогинях, титулованных
шофёрах, и я устаю от мысли, что где-то далеко столько народу занято такими
изнурительными делами...
- Анни, вас захватывает информация типа: черепаха графини такой-то
пришла третьей на каком-то ралли?.. А это как вам нравится: возобновлённый
спектакль "Тангейзер" с Рюзиньолем в главной роли имел - заметьте, какой
редкий эпитет, - "оглушительный" успех?
- Рюзиньоль? Покажите-ка...
Анни подходит, двигаясь стремительней, чем обычно, склоняется над моим
плечом и надолго застывает, устремив взор на портрет тенора с пышной, как у
снегиря, грудкой. Я вижу, как тихонько дрогнули её ресницы - может быть,
самое красивое, что есть у Анни: длинные, пушистые, с загнутыми кончиками,
чуть рыжеватые, они вырисовываются с особым изяществом, когда она
поворачивается в профиль... Именно в них главное очарование Анни; когда они
опускаются густым веером, то придают её лицу такое взволнованно-виноватое,
ложно стыдливое выражение, что невольно тянет смутить её ещё больше...
- Рюзиньоль... - произносит она наконец. - До чего же он изменился!
- Вы знакомы?
Она покачивала головой, и стянутые в хвост першерона волосы метнулись с
одного плеча на другое:
- Не слишком хорошо! Мы недолго... как это вы называете... недолго...
были вместе в тот год, когда он получил первую премию.
- Вы с ним... спали?