"Сидони-Габриель Колетт. Возвращение к себе ("Клодина" #5) " - читать интересную книгу автора

связи приходит конец... Тем более что, как только начались репетиции, он
стал с воодушевлением рассказывать об одной рыжей англичанке, девушке из
хорошей семьи, которая ушла из дома. "Она неотразима, - без конца твердил
он. - Какая фигура! И грациозность движений, и чувство ритма - да у неё
каждый жест полон благородства..." Его послушать, так лучше этой Иве Лестер
и быть никого не могло. Я, Клодина, считала дни до премьеры, когда кончатся
злосчастные репетиции, отбиравшие у меня Огюста на целый день... Он
возвращался усталый, рассеянный, он... стал любить меня самым банальным
образом, наспех, без фантазии...
За два дня до премьеры, которой я с таким нетерпением дожидалась, вдруг
вбегает обезумевший Огюст: "Надевай шляпу, быстро. Пошли со мной". -
"Куда?" - "В "Патюрен"". И рассказывает мне по дороге поразительную вещь:
рыжую англичанку забрали назад родители, и она, не попрощавшись, отбыла,
оставив труппу и директора в полной растерянности... Я всё не могла его
понять, и он объяснил: "Будешь играть ты, напялим на тебя рыжий парик, за
двое суток я успею тебе всё вдолбить, и дело сделано! Поняла теперь? На
афише останется дочка лорда, и билеты не придётся возвращать". Клодина, если
бы вы знали! Я совершенно обезумела!
- Почему вы не отказались?
Она в потрясении:
- Но так хотел он, Клодина! Он! И кроме того... как бы вам объяснить...
как только я пришла... все меня начали благодарить, хотя я ещё ничего не
сделала, подбадривать, водить туда-сюда по тёмной сцене, освещённой лишь
тремя гипнотически яркими лампочками рампы... и потом он, Огюст, стал
показывать мне движения, напевать мелодию, под которую мне нужно было
выходить... Я почувствовала себя опустошённой, оторванной от себя самой,
захваченной в плен людьми, которые оспаривали меня друг у друга... Что за
беда - принадлежать себе так мало!
Первая репетиция - кошмар! Я еще ни на что не дала согласия, а со мной
уже обращались как с неодушевлённым предметом. Автор кричал мне:
"Мадемуазель, снимите шляпу! Зрители должны видеть лицо". "Подними юбку, -
кричал Огюст. - Зрители должны видеть движение ног!.."
А Виллет Колли, игравшая Фавна, увидев меня, заорала: "И это замена
рыжей? Худая как палка". Она, словно демон, скакала по сцене в одном
купальнике, упоённо танцевала - короткие волосы падали ей на лицо. Она тоже
подхватила меня, как дохлого зверя, как сломанную лиану... О нет! Мне совсем
не трудно было исполнять эту роль, с самой первой репетиции! Виллет Колли,
которая должна была в конце пантомимы утаскивать юную рабыню, так грубо
швыряла меня на пол, потом с таким убедительным триумфом волокла через сцену
и, наконец, душила таким искусно страстным поцелуем, что я готова была
разрыдаться, невольно умоляя о пощаде, - а это от меня и требовалось!
Дружок мой ликовал. От радости он даже забыл меня подбодрить,
похвалить, зато другие забрасывали восторженными отзывами. А он, склонив
набок голову, курил, очень мило прищурив глаз, чтобы в него не попал дым, и
не вынимая сигарету из рта...
Двое суток я горела в этой геенне. Во что я превратилась?.. В то, чем
всегда были эти самые актёры: вечно гримасничают, болтают, кричат, называют
друг друга последними словами...
- Да, а минуту спустя осыпают друг друга комплиментами сверх всякой
меры... Знаю, видела я их репетиции... Они безумно расходуют себя, раз по