"Сидони-Габриель Колетт. Возвращение к себе ("Клодина" #5) " - читать интересную книгу автора

Филомена из Ватвиля?..
Я люблю попутешествовать, не покидая удобного кресла, и всегда с
удовольствием слушаю рассказы о дорожных приключениях, но из вышивальщицы с
опущенными ресницами мне не удалось вытянуть ни слова. Иногда она, словно
очнувшись, начинала сама: "Однажды в Будапеште, это было в тот день, когда
меня оскорбил кучер..." - "Что за кучер, Анни?"- "Ну кучер... самый
обыкновенный... кучер как кучер... Разве я не говорила?" - "Нет. Так вы
начали рассказывать, как однажды в Будапеште?.." - "Что в Будапеште? Ах да,
я просто хотела сказать, что там ужасные гостиницы!.. До чего постель
неудобная, если б вы только знали!" И она снова занавешивается ресницами,
словно сказала что-то непристойное.
А уж она-то повидала иные страны, чужие небеса, дома из заморского
гранита - рыжие, синие, но всегда не такие, как наши, - иссушенные,
шершавые, как тёрка, земли и упругие, питаемые подземными водами прерии,
города - я с закрытыми глазами, по одному запаху определю, что они находятся
на другом краю земли... Неужто калейдоскоп сменяющихся картин промелькнул,
не оставив следа в её памяти?
Я сейчас живу у Анни, мне легко с ней - и потому, что я люблю её
целомудренной дружеской любовью, и потому, что рядом с ней я свободна: могу
часами молчать и думать, могу уходить и возвращаться, когда мне вздумается.
Не она, а я зову её в столовую, я звоню к чаю, глажу или дразню серую кошку,
за мной, а не за ней ходит как привязанный Тоби-Пёс. По сути дела, я тут
хозяйка: я, удобно расположившись в кресле-качалке, мешаю угли в камине, а
Анни, устроившись на краешке плетёного стула, вышивает и вышивает, словно
бедная родственница. Порой меня охватывают стыд и возмущение: сидит
незаметно в уголочке, взгляд отсутствующий - ей-же-ей, это уж чересчур...
"Анни, третьего дня обвалился забор и упал прямо поперёк аллеи, вы не
забыли?" - "Да, помню". - "Может, лучше его всё же поставить на место?" -
"Да, наверное..." - "Так вы прикажете?" - "Хорошо". Я выхожу из себя:
- Дорогая моя, в конце концов, это не меня должно заботить, а вас!
Она вытягивает иглу и поднимает на меня свои восхитительные глаза:
- Меня? Но мне абсолютно всё равно.
- Да уж это точно! А вот меня беспорядок раздражает.
- Так вы и скажите садовнику.
- Какое я имею право тут распоряжаться?
- Клодина, пожалуйста, распоряжайтесь: пусть поднимают ограду, рубят
лес, косят сено - я только рада буду! Я хочу забыть, что всё вокруг
принадлежит мне, - вот сейчас встану и уйду навсегда, и останется от меня
лишь начатое вышивание...
Она внезапно замолкает и качает головой - конский хвост бьёт её по
плечам. И я занимаюсь оградой, вырубкой сухостоя, подрезкой деревьев,
уборкой урожая - а как же иначе!

Вот уже почти месяц я живу в Казамене - месяц уже Рено мёрзнет
высоко-высоко, в самой высокой точке Ангадины. То, что я испытываю, даже
нельзя назвать тоской - я просто физически ощущаю его отсутствие, словно он
был частью меня самой: рукой или ногой - и вот её ампутировали, чувство
трудно определимое, сродни голоду, жажде, мигрени или усталости. Выражается
оно в кратких приступах - я вдруг начисто лишаюсь аппетита, всё и вся
вызывают во мне неприязнь и отвращение.