"Сидони-Габриель Колетт. Возвращение к себе ("Клодина" #5) " - читать интересную книгу автора

запрокинуть лицо и рассмотреть получше цвет глаз, она пропала. Она сдаётся
от незнания своей собственной природы, от страха, нежелания казаться
смешной - да, Клодина! - и ещё потому, что торопится покончить с этим, чтобы
не нужно было больше сопротивляться, ей кажется, что, уступив, она быстрее
вернёт себе покой и одиночество... Да только не получается - вкусив греха,
она вдруг обретает цель и смысл жизни, и тогда... Анни замолкает: дыхание её
прерывисто, движение век, хотя она, вероятно, и не сознаёт этого, выглядит
театрально, ресницы быстро опускаются, пряча взгляд, и я без труда
представляю себе, как великолепно должно быть её лицо в наслаждении, какое у
него целомудренное и собранное выражение, как она сводит, словно для
молитвы, плечи... Боже, и она бросает такое чудо под ноги сладострастным
боровам!
- Если я правильно поняла, Анни, вы ни в грош не ставите ни свободную
волю, ни возможность выбора, ни обет моногамии?..
- Не знаю, - отозвалась она нетерпеливо. - А я стараюсь объяснить то,
что знаю, вот и всё. Я прекрасно понимаю, что такие женщины, как вы или моя
золовка Марта...
- Спасибо за сравнение!
- ...чувствуют себя ровней мужчинам и своей, если хотите, воинственной
логикой, иронией, рассудочностью спасаются от множества бед... Вы, Марта, и
многие другие отвечаете на страсть мужчины словами, неважно какими, но вы
сначала играете с ним, протестуете, ломаетесь, да одного вашего "нет"
хватит - и у вас уже есть время обдумать своё положение, удрать, в конце
концов... А нас, - закончила свою мысль Анни, употребив загадочное
множественное число, - нас природа забыла вооружить.
Я чуть было не бросила ей в лицо в ответном порыве: "В таком случае вы
мне просто неинтересны". Но вовремя сдержалась: было бы слишком жестоко
травмировать её и без того больную головку - как простодушно хвасталась она,
что может "думать". Да и к чему?.. Она познала сладострастие без любви, пала
без благородства, причём униженной себя от этого не чувствовала, как бы она
ни старалась убедить меня в обратном. Но не мне ей всё это высказывать, ведь
не кто иной, как я, толкнула её на лёгкую дорожку,* мягкую от грязи, в
которой тонут ноги, так что не мне теперь кричать: "Нет, о нет, мы с вами
точно не одной породы, только разница между нами ещё больше, чем вы
предполагаете... Есть нечто, до чего вы не додумались: любовь. Именно любовь
сделала меня счастливой, доставила столько наслаждения моей плоти, столько
муки моей душе, наполнила такой всесокрушающей драгоценной тоской, что я,
ей-же-ей, не понимаю, как вы можете находиться подле меня и не умирать от
зависти".
______________
* См. роман "Клодина уходит". (Примечание автора.)

Нет, я не могу привести в отчаяние Анни - полулёжа рядом со мной, она
довольно улыбается своим воспоминаниям. Потягивается, но не из лени, а как
тянутся кошки, чтобы размять мышцы перед прыжком...
- Клодина, - шепчет она, - на моей памяти был ещё только один такой
день. В деревне... в... в... да где же?.. в Агее. Агей - это рядом с
Сен-Рафаэлем: нечто сине-золотое, как на рекламной картинке, на берегу того
самого моря, которое, оказывается, вовсе и не море, - оно не волнуется, а
дремлет себе в круглых бухтах. Я сняла там небольшую виллу: мне понравился