"Сидони-Габриель Колетт. Возвращение к себе ("Клодина" #5) " - читать интересную книгу автора

употребляет их без всякой иронии, даже с некоторым пафосом, свойственным
обычно студентам-медикам. Самым тревожным событием стало для него ежедневное
взвешивание, а имя некоего Кушру, неврастеника с редким диагнозом,
санаторской знаменитости, на четырёх страницах встречается трижды... Нет, не
такая уж я злая, но всё же... оставили бы нас наедине с этим самым Кушру
минут на пятнадцать - он бы у меня узнал, как лечится острая неврастения!..
Пришло письмо - очень смешное - от Марселя. Клянчит, как всегда, но на
этот раз так много, что я даже не сержусь. Три тысячи франков! Видно,
мальчик ударился головкой. Три тысячи - за что? За физиономию притомившейся
девки? Сто франков в зубы, пять-шесть любезно-ироничных строчек - и моя
совесть мачехи снова спокойна.

Анни снова молчит: кажется, она уже стесняется своего вчерашнего
приступа откровенности. Она бесшумно бродит вокруг меня с сокрушённым видом,
как кошка, разбившая вазу...
Сегодня утром я увидела её, зябкую со сна, на крыльце с расходившимися
ступенями - они качаются под ногами, как плохо положенные камни, по которым
переходят вброд ручей... Только что пробило семь, я выбралась из лабиринта:
вся мокрая от росы, из носа течёт, пальцы окоченели, на руке корзинка.
Октябрьское утро опьяняюще пахло туманом, дымком костра и палым листом.
Френуа посуровел: сквозь траву сильнее стали выпирать голые валуны, он
порыжел от солнца и холодов... Ржавый рассвет поднял меня с постели и
потащил к осиному гнезду - я давно наблюдала за тем, как осы впадают в
оцепенение...
- Хотите орешек, Анни?
Из голубого, как её глаза, пеньюара выныривает рука... Коса висит вдоль
спины, от холода и призрачного утреннего света она стала ещё больше похожа
на больного арабчонка... Я отвожу её руку:
- Глупая, вы хоть сначала посмотрите, что берёте!
Она непонимающе склоняется над плетёнкой, в которой кишит что-то
зернистое, жёлто-чёрное, с перламутровым отливом... Я набрала полную корзину
этой осиной массы с отвратительным запахом воска и принесла, чтобы сжечь в
печке... Анни смотрит спокойно, хоть и с опаской, и прячет руки за спину...
- Зачем вы так рано вскочили, детка?
Она поднимает тяжёлые веки с густыми ресницами - они припухли то ли со
сна, то ли от бессонницы.
- Принесли телеграмму, Клодина, а вас в спальне не оказалось. Вот я и
пошла вас искать...
- Телеграмму?..
Рено? Что с ним? Да что же! Проклятый синий листок не хочет
разворачиваться!.. Я склоняюсь над несколькими строчками без запятых и
точек, как только что Анни над корзиной с осами...
Анни бьёт озноб от холода и от волнения.
- Что там? Клодина, говорите!
Я с дурацким видом протягиваю ей телеграмму:
"Можно мне приехать? Я совсем потерял голову. Марсель".
Моё облегчение прорывается наружу возмущёнными насмешками.
- Это уж слишком! Нет, вы только подумайте! Был бы тут его отец! Ну
погоди, сейчас я тебе отвечу - коротко и ясно!
Анни - сама осторожность или само безразличие - молчит, я яростно