"Сидони-Габриель Колетт. Невинная распутница " - читать интересную книгу автора

бабочку: голубые перламутровые крылья, пушистые усики, тонкие лапки и все
прочие изумительные прелести... Однако Минна позволяла изучать себя, не
трепыхаясь в пальцах...
Раздался звон каминных часов, и они оба вздрогнули.
- Уже пять! - вздохнула Минна. - Не будем терять времени.
Рука Жака двинулась вниз, по изгибу ускользающего бедра, и с губ его
едва не сорвались слова, выдающие тщеславный эгоизм молодости:
- О, мне...
Этот юный хвастливый петушок собирался сказать: "Мне-то времени
хватит!" Но он опомнился вовремя, устыдившись этой девочки, благодаря
которой всего лишь за несколько минут познал ревность, неуверенность в себе,
неведомое до сих пор биение сердца и ту отцовскую чуткость, что может
расцвести в сердце двадцатилетнего мужчины при виде доверчивой наготы
хрупкого существа, которое, быть может, не выдержит слишком пылких объятий и
вскрикнет от боли...
Минна не вскрикнула. Под своими губами Жак увидел лишь необыкновенное
одухотворённо-изящное лицо, широко раскрытые чёрные глаза, устремлённые
вдаль, отринувшие стыдливость и отринувшие его самого, излучающие пылкость и
горькое разочарование, как у сестрицы Анны, застывшей на вершине башни.
Минна, распяленная на постели, устремилась навстречу любовнику с восторгом
мученицы, жаждущей пыток, прогибаясь и опадая в быстром ритме сирены, чтобы
встретить порыв его страсти... Но не вскрикнула ни от боли, ни от
удовольствия, и когда он рухнул рядом с ней, с закрытыми глазами, раздувая
бледные ноздри, задыхаясь и всхлипывая, она только склонилась к нему, чтобы
лучше его видеть: тёплая серебристая волна волос соскользнула с постели...
...Им пришлось расстаться, хотя Жак продолжал ласкать её с безумием
любовника, которому предстоит умереть, и без конца целовал это тоненькое
тело, не встречая сопротивления с её стороны; порой он с изумлённым
восхищением осторожно вёл пальцами по нежному контуру, порой сжимал коленями
расставленные ноги Минны, почти причиняя ей боль; а иногда с бессознательной
жестокостью сдавливал в ладонях, будто желая вырвать, еле заметные выступы
грудей... Когда она одевалась, он укусил её в плечо; она тихонько зарычала,
хищным движением обернувшись к нему... затем вдруг засмеялась, воскликнув:
- О, эти глаза! Какие у вас странные глаза! Посмотрев на себя в
зеркало, он и в самом деле увидел странное лицо: запавшие глаза, припухшие и
покрасневшие губы, спутавшиеся на лбу волосы - словом, вид неудачника после
печальной брачной ночи и, сверх того, какая-то жгучая усталость во всём
облике, нечто невыразимое словами...
- Ты злючка! Дай взглянуть на твои!
Он схватил её за запястья; но она вырвалась, погрозив ему
сурово-напряжённым пальчиком.
- Если не отпустите меня, я больше не приду! Господи! Как, должно быть,
ужасно на улице после этой тёплой постельки, без этого огня и этой розовой
лампы...
- А я, Минна? Обо мне вы хоть немного пожалеете или вам дорога только
розовая лампа?
- Это зависит от вас! - сказала она, надевая шляпку с приколотой белой
камелией. - Вот если вы найдёте мне фиакр...
- Стоянка совсем близко отсюда, - вздохнул Жак, небрежно расчёсывая
волосы. - Чёрт возьми! Горячей воды больше нет!