"Сидони-Габриель Колетт. Невинная распутница " - читать интересную книгу автора

с английских гравюр, сложившая руки на коленях... И какой детской
серьёзностью проникнуты эти черты, тонкие и чёткие до чрезмерности! Муж её
Антуан частенько говорил: "Минна, отчего ты кажешься такой маленькой, когда
грустишь?"
Она подняла глаза на вошедшего блондина и улыбнулась ему. Улыбка сразу
превратила её в женщину. В этой улыбке были и высокомерие, и готовность ко
всему, что пробуждало у мужчин желание отважиться на любое предприятие...
- О Минна! Как вымолить у вас прощение? Неужели я действительно
опоздал?
Минна, поднявшись, протянула ему узкую руку, с которой уже успела снять
перчатку:
- Да нет, это я пришла раньше.
Их голоса звучали почти одинаково: на её звучное неторопливое сопрано
накладывалась его парижская манера повышать тон...
Он сел рядом с ней, внезапно испугавшись этого уединения. Нет вокруг
толпы бдительно-злоязычных друзей, нет мужа - мужа, правда, крайне
невнимательного, это так, но всё-таки в его присутствии можно было
забавляться лишь играми флиртующих школьников: скрещивать пальцы под
прикрытием чайного блюдечка, обмениваться быстрым поцелуем за спиной у
Антуана... Ещё вчера маленький барон Жак мог говорить себе: "Я их с
лёгкостью обвожу вокруг пальца, они ни о чём не подозревают!" Сегодня же он
наедине с Минной, этой Минной, которая приходит, сохраняя полное присутствие
духа, раньше времени на их первое свидание!
Он поцеловал ей руку, одновременно окинув её быстрым изучающим
взглядом. Она склонила голову и улыбается горделивой двусмысленной
улыбкой... Тогда он жадно прильнул ко рту Минны и впился в губы, не говоря
ни слова, охваченный внезапно таким жаром, что полусогнутое колено его
задёргалось в бессознательном танце.
Она слегка задыхалась, запрокинув голову. Светлый узел волос давил на
шпильки, норовя рассыпаться блестящими волнами...
- Подождите! - прошептала она.
Он разжал руки и встал. Лампа осветила снизу его изменившееся лицо,
побледневшие ноздри, алчный яркий рот, дрожащий розовый подбородок, всё его
ещё детское лицо, внезапно постаревшее от желания, которое облагораживает и
истощает.
Минна, продолжая сидеть, смотрела на него взором, излучающим покорность
и тревогу, невыносимую тревогу... Когда она подняла руку, чтобы поправить
шпильки, он схватил её за запястье:
- Нет, не надо распускать волосы, прошу тебя, Минна!
Она слегка покраснела от этого "ты" и опустила ресницы, более тёмные,
чем волосы. Ей приятно, но одновременно она немного задета.
"Возможно, я люблю его?" - подумала она, пытаясь заглянуть в
сокровенные тайники своей души.
Он опустился на колени, протянул руки к корсажу Минны, к слишком
сложному для него нагромождению крючков и застёжек, к двойной петле стоячего
воротника, заледеневшего от крахмала. Она увидела на высоте своих губ
приоткрытый рот Жака - по-детски возбуждённый рот, пересохший от
предвкушения поцелуя. Обвив руками шею коленопреклонённого друга, она с
жаркой нежностью припала к этому рту, словно сильно любящая сестра, словно
невеста, которой придаёт смелость и невинность; застонав, он оттолкнул её,