"Сидони-Габриель Колетт. Невинная распутница " - читать интересную книгу автора

будто козочка, покроют нежные щёки розовыми, быстро распухающими укусами...
Минна размышляет, вместо того чтобы раздеваться, сжав упрямый рот,
пристально глядя в одну точку чёрными глазами, в которых отражается
крохотный огонёк лампы... Эти прекрасные сомнамбулические глаза опушены
светлым бархатом ресниц, чей благородный изгиб придаёт такую серьёзность и
значительность совсем ещё детскому лицу... Минна думает об Антуане, о том,
как внезапно он потерял голову, став грубым и боязливо-настойчивым. Она не
знает, чем могла бы закончиться схватка, но ощущает смутное раздражение
против школяра и злится, что это был именно он, а не кто-то иной. Сидя в
одиночестве, она страдает, как если бы, ошибившись в темноте, одарила
поцелуем незнакомца. И нет в ней снисхождения и сострадания - хотя бы даже
неосознанного - к бедному маленькому самцу, пылкому и неопытному: всем своим
сердцем Минна протестует против возможной подмены. Ибо всё было бы иначе,
если бы изящный бродяга с бульвара Бертье пробудился при виде Минны от
своего опасного сна... если бы его тонкие влажные руки обхватили её
запястья, а к груди и к бёдрам приникло гибкое, ленивое тело, пахнущее
горячим песком, то Минна с трепетом покорилась бы, нисколько не удивившись
этому натиску, не устояв перед ласкающими движениями рук и дерзким взглядом,
бросающим ей вызов...
"Нужно ждать, по-прежнему ждать, - думает она упрямо. - Он убежит из
тюрьмы и вернётся ко мне, на угол улицы Гурго. Тогда я уйду вместе с ним. Он
заставит свой народ признать меня, он поцелует меня - в губы - перед всеми,
а те будут злобно ворчать от зависти... Среди каждодневных опасностей
расцветёт наша любовь..."
Сухой дом кряхтит и потрескивает. Тёплый ветер, лёгкий, словно шлейф
платья, уносит с аллей опавшие лепестки виргинского жасмина...

"Случалось кое-что и позабавнее!" - мысленно заключил Антуан. Он марает
чернильными точками деревянную поверхность стола, покусывает кончик ручки из
душистой вишни. Мысль о латинском переводе вызывает у него почти физическую
дурноту; он испытывает преждевременный упадок сил, от которого смертельно
бледнеют лица многих школяров утром первого октября, с началом учебного
года... По мере того как тает сентябрь, душа Антуана с нарастающим отчаянием
тянется к Минне. Белая Минна в золотых лучах, Минна, освежающее дуновение
свободного июля, прекрасного месяца, новенького и блестящего, как только что
отчеканенная монета, Минна, загадочная и неуловимая, как само время, Минна и
каникулы! О, только бы сохранить Минну, приноровиться мало-помалу к её
двуличию, такому простодушному и чистому! И ведь есть же решение, есть
способ, есть ослепительно-естественный выход... "Бывало же, - повторяет он в
двадцатый раз, - бывало кое-что и позабавнее! Гораздо забавнее, чем
заблаговременно объявленная помолвка между восемнадцатилетним юношей и
пятнадцатилетней девушкой... Например, в королевских семействах..." Но к
чему уговаривать себя? Минна захочет или не захочет, вот и всё. Маленькая
девочка с золотыми волосами кивнёт, и этого будет достаточно, чтобы
изменился мир...
На часах бьёт одиннадцать. Антуан поднялся с трагическим выражением
лица, как если бы эти каминные часы в стиле Луи-Филиппа пробили последнее
мгновение его жизни... Из зеркала на него глядит с решительным видом высокий
молодец, чей дерзкий нос гордо вздёрнут, а в глазах, укрывшихся под густыми
бровями, читается вызов: "Победить или умереть!" Он пересекает коридор,