"Юрий Антонович Колесников. Особое задание " - читать интересную книгу автора

одну цифру, и в Москве могут не понять депешу...
По просьбе Алексея привели Альфреда Майера. Он установил антенну,
натянул провода противовеса, опробовал работу динамомашины и задумчиво сидел
в ожидании, когда Алексей подаст ему знак крутить.
Скрипнула дверь. В землянку вошел Иван Катышков. Он принес два котелка
с каким-то ароматным варевом и большой свежий круглый хлеб. От запаха пищи у
изголодавшихся Ильина и Майера закружилась голова. Ильин невольно вспомнил
разумный совет комиссара прекратить голодовку. Но он еще не видел своих
товарищей, не мог передать им слова комиссара, а решить это в одиночку или
вдвоем с Майером было бы предательством. И Алексей решил ничего не говорить
Альфреду и отказаться от пищи. Он гневно взглянул на Скоршинина, подозревая
его в желании лишний раз поиздеваться над пленниками. Но на этот раз
выражение лица Скоршинина не показалось Алексею враждебным. Скорее оно
отражало растерянность и даже раскаяние. Тем не менее на предложение
Скоршинина поесть Алексей с нескрываемой неприязнью ответил отказом.
- Рубай, рубай! - обратился Катышков не столько к продолжавшему
шифровать Ильину, сколько к судорожно глотавшему слюни Майеру. - Не
отравишься. Жратва гут! Не какой-нибудь "эрзац" из опилок, а щи партизанские
с мясом, будь здоров!..
Майер все понял. Бросив взгляд на Ильина, он решительно отодвинул
котелки, обернулся к партизанам и внушительно сказал:
- Коммунист!.. Понималь? Ленин! Москау!
Скоршинин от удивления разинул рот. Жалкий у него был вид, как у
побитой собаки. Катышков многозначительно подмигнул ему:
- Во, мать честная, видали?!
И не спросив разрешения, сконфуженно унес котелки и хлеб.
Кончив шифровать, Ильин стал проверять рацию. Надев наушники, он
включил приемник и начал прослушивать, есть ли помехи на волне, на которой
будет работать Москва. Но что это? Он услышал позывные Москвы, хотя до
установленного времени оставалось более получаса... Алексей насторожился. По
мере того как он устранял помехи, все отчетливее звучала морзянка: "СА-ноль,
"СА-ноль".. Наконец позывной "СА" зазвучал так громко, что его услышал и
Майер. Весь подавшись вперед, он вопросительно смотрел на Ильина. Они не
знали, что обеспокоенная молчанием стольких раций десантников Москва уже
несколько дней вызывала их круглосуточно.
- Москау? - прошептал Альфред.
- Москау! - ответил Алексей. - Крути! - кивнул он на динамку.
Завизжала динамка, на передатчике замигала контрольная лампочка.
Несколько секунд Алексей отстукивал свой позывной, потом перешел на прием и
тотчас же услышал позывной "СА-пять!" Москва слышала Алексея на "пятерку"!
Началась передача шифрованной радиограммы. Никогда еще, работая на рации,
Алексей не испытывал такого напряжения, как в этот раз. Когда, наконец,
радиограмма была передана, он почувствовал себя вконец обессиленным, веки
смыкались, голова неудержимо клонилась вниз. Непрерывно крутивший рукоятку
динамки великан Альфред дышал, как загнанный конь, и вытирал обильно
выступивший пот с лица, шеи, груди. Сказались бессонные ночи, голодовка.
Как во сне добрели они до своей землянки-бани. Вопрошающим взглядом
встретили их товарищи.
- Гут, гут! - все еще тяжело дыша и улыбаясь, сказал Альфред.
Собравшись с силами, Ильин воспроизвел по памяти содержание