"Юрий Антонович Колесников. Особое задание " - читать интересную книгу автора

радиограммы.
- Остается терпеливо ждать, - заключил он и спохватился. - Да, вот еще
что! Комиссар настаивает на прекращении голодовки...
Договорить ему не дали. Оказалось, что, когда Ильин и Майер были в
штабной землянке, комиссар вызвал Серебрякова и через него повторно передал
десантникам предложение кончать "забастовку". Не дожидаясь их решения, он
приказал доставить пленникам хлеб и молоко. Но десантники не притронулись к
пище. Они ждали Ильина и Майера, чтобы принять решение сообща. И теперь все
молчали, так как первое слово должен был сказать, конечно, Рихард Краммер.
- Что ж, - начал он, - положение изменилось. Наивно было бы думать, что
комиссар поверит нам на слово. Однако он не впадает в крайности, что
свойственно начштабу. Больше того, он нашел разумный выход из положения.
Завтра, надеюсь, все станет на свое место... Предлагаю прекратить голодовку.
- И выпить за здоровье комиссара по стопке... "млека"! - подхватил
Майер.
- Именно по стопке плюс сто граммов хлеба и ни капли больше! - серьезно
сказал Серебряков. - Иначе, после стольких дней голодовки, не поручусь, что
не наживете заворот кишок.
- В таком случае рекомендую избрать "виночерпием" и хлеборезом доктора
Серебрякова, - заметил Отто Вильке.
Дрожащими руками Серебряков разлил молоко, нарезал кусочки хлеба.
Дрожащими руками взяли десантники свои порции и медленно, стараясь продлить
удовольствие, съели их.
- О-о! "Шпек" отличный! - улыбнулся Майер одними глазами, и все
невольно вспомнили о блаженстве, с которым совсем недавно Рихард насыщался
салом, присланным партизанами.
- А "шнапс" тебе все-таки не удалось допить! - парировал Рихард.
Пока ели и разговаривали, настроение у всех было приподнятое. Наступил
вечер, и десантники благоразумно легли пораньше, чтобы отоспаться за все
бессонные ночи, но никто не уснул. Множество тревожных вопросов возникало в
мыслях каждого: "Нет ли ошибки в шифре?", "Как отнесется Москва?", "Успеют
ли включить в сводку условную фразу?", "Надежный ли у партизан
радиоприемник?.."
Незаметно подкралось утро. Все оживленнее становилось щебетание
просыпавшихся птиц. Послышалось фырканье коней, получивших утреннюю порцию
овса. Закипела работа на кухне: раздались удары колуна, донесся женский
говор... Наконец послышались шаги множества людей, приближавшихся к бане,
короткая команда "стой" и... на пороге появился Скоршинин с маузером в руке.
Под усиленной охраной десантников отвели в штабную землянку. Сюда же
перенесли раненого комиссара. Он полулежал на нарах. Обросших людей в
немецкой форме комиссар встретил жестом, приглашавшим садиться на скамью у
столика, на котором стоял старенький радиоприемник с большим облезлым
громкоговорителем. Наступила гнетущая тишина, словно в зале суда в ожидании
вынесения приговора. В сущности так оно и было...
Сидевшие тут командиры подразделений старались не смотреть в глаза
пленникам, будто чувствовали себя виновными в постигшей их участи, и только
Скоршинин делал вид, что ничего достойного сожаления не произошло и, как
всегда в таких случаях, был весьма деятельным: то шептал кому-то на ухо, то
наказывал дежурившему у радиоприемника не прозевать Москву, то выбегал из
землянки и проверял готовность выставленного им усиленного наряда для охраны