"Якуб Колас (Константин Михайлович Мицкевич). На росстанях [H]" - читать интересную книгу автора

- только тогда колокол начинал расходиться вовсю, прихватив себе в помощь
своих меньших, тонкоголосых братьев.
Часовенка отпиралась. Возле двери обычно стояло несколько молодиц с
детьми на руках. Они не смели сами войти в часовенку, потому что были еще
"нечистые". У каждой молодицы был свой срок: кому нужно было "вводиться" во
храм около семухи, кому - около Петра, кому - на коляды, а кое-кому еще и
вовсе не настал срок "введения". Но в Тельшине это не имело значения. Отец
Модест выстраивал молодиц по обе стороны двери, брал свой требник и читал
молитвы, а дьячок Тишкевич пел, слегка пошатываясь из стороны в сторону. Но
это не мешало ему надзирать и за "благочинием" в часовне: ведь молодицы,
бывали такие случаи, порой толкали друг друга либо слишком выпирали вперед.
- "Елицы во Христе... " - пел Тишкевич.
И тут он замечал, что какая-нибудь молодица нарушала порядок. Тогда он
прекращал пение и назидательно говорил молодице:
- Куда ты прешься? Стой спокойно.
И затем продолжал:
- "Крести-и-ите-ся-а-а!"
Но тут снова кто-нибудь начинал вести себя не так, как подобает в
церкви.
- Слышите, что я вам говорю? - уже довольно строго спрашивал молодиц
Тишкевич и хмурил брови.
Восстановив порядок, он продолжал петь:
- "Во Христа облекостеся!"
Увидев новый непорядок, Тишкевич решительно прерывал пение и еще более
сердито говорил:
- Тьфу! Что это за противная баба! Говори ей или не говори - хоть кол
на голове теши.
И, не спуская с молодиц своего грозного взгляда еще несколько минут,
Тишкевич кончал петь:
- "Алли-лу-у-ия!.. "
Отец Модест ничем не проявлял своего "я" и давал Тишкевичу полную
возможность поучать "паству" - ведь они жили очень дружно. И ни для кого не
было ни новостью и ни редкостью, когда они дома, в Малевичах, шли рядом,
поддерживая друг друга, ибо очень часто страдали неустойчивостью ног.
Шествуя дружной парой, останавливались иногда посреди улицы и проводили
короткое совещание: куда зайти? Они поднимали головы, полагаясь в решении
этого вопроса главным образом на свои глаза. И если перед глазами стояла
школа, они направлялись туда. Взойдя на крыльцо школы, снова
останавливались, и здесь временами происходил между ними небольшой спор: как
истинные христиане, они уступали первое место друг другу. А исходя из того,
что перед богом все равны, они входили разом, одновременно. Отец Модест
первым садился на стул и говорил Тишкевичу:
- Садись, дьяче, школа церковная и стулья церковные.
Затем, расстегнув рясу, он вытаскивал из-за пазухи бутылку, сам тянул и
давал потянуть дьячку. Учительница не знала, как держать себя с гостями. Но
гости были нетребовательные, угощались своей водкой и закусывали своими
языками. Немного отдохнув, они пели "Христос воскресе" и спокойно уходили.
"Введя" молодиц и немного подержав на руках их детей, отец Модест
приступал к исповеди. Полешуки, свалив с себя эту заботу, тотчас же выходили
из часовни и шли домой. На следующий день утром также шла исповедь, а потом