"Якуб Колас (Константин Михайлович Мицкевич). На росстанях [H]" - читать интересную книгу автора

характера, слезал с печи совсем уже старый дед Микодым, выходил на улицу и
громко заявлял:
- Вы не думайте, что все так обойдется. Правда не шкварка, с кашею не
съешь. Выйдет наверх она, родная. Ведь даже сама земля присягала небу не
оставлять ему темных дел, которые не будут распутаны здесь.
Обычно все деды сидели дома либо копались во дворе. В церковь они почти
никогда не ходили, да в Тельшине церкви, если не считать часовенки на
кладбище, не было. А дома молиться богу - больше нагрешишь, чем намолишься.
Кроме того, молиться их не учили. И вообще никто в Тельшине не умел молиться
как следует. Каждый молился так, как ему вздумается. Один раз в год, на
благовещенье, приезжал сюда батюшка из Малевич. Тогда все тельшинцы несли
свои грехи еще более грешному отцу Модесту, который был завзятым пьяницей и
сквернословом. Вероятно, за это и покарал святой Илья малевичскую церковь,
разбив молнией ее колокольню. А может, и другой грех отца Модеста навлек на
эту церковь такую кару: ведь он сушил жито за царскими вратами, а в святое
воскресенье перед богослужением обычно ходил на болото трясти бучи [Бучи -
рыболовный снаряд из ивовых прутьев] с рыбою своих прихожан.
Однажды, бродя по болоту, он провалился в трясину до самого пояса.
Церковный староста, ходивший вместе с батюшкой на добычу, стоял и спокойно
взирал, как отец Модест барахтался в грязи и не мог вытащить из нее ног.
- Чего смотришь, падаль, зараза? Тащи меня!
Тогда только подошел староста и вызволил из болота отца Модеста.
В это воскресенье отец Модест устроил забастовку и не пошел служить
обедню.
- Что, батюшка, может, время звонить к обедне? - спрашивал его
староста.
- Даже не думай! - крикнул отец Модест. - Как бог ко мне, так и я к
богу!
И все же тельшинцы считали необходимым, так или иначе, иметь связь с
небом и церковью, хотя эта связь была в значительной степени формальной и
поверхностной.
Лобанович долго не мог забыть одного случая, когда особенно ярко
проявилось своеобразное отношение тельшинцев к религиозным обрядам.
Было раннее утро, только что рассвело. Учитель спал еще сладким сном. В
кухне, рядом с комнаткой учителя, где он спал, стоял глухой шум от множества
голосов жителей Тельшина. Этот шум порой становился гуще и усиливался, что
вызывало сердитые окрики сторожихи, не хотевшей тревожить "панича".
Лобанович проснулся и начал прислушиваться. Дверь во двор то открывалась, то
закрывалась. В кухне топали, толклись люди; стучали жбаны, кувшины и
бутылки, и весь этот шум время от времени покрывался и заглушался шумом
воды. Вода лилась из ведер в кадку.
Учитель оделся. Открыв дверь, он увидел полную кухню полешуков и
полешучек, девчат, молодых и старых женщин. Все они протискивались к кадке и
брали оттуда воду. Сторожиха руководила всем этим делом и подливала в кадку
воду. Увидев учителя, собравшиеся встретили его приветливыми улыбками.
- Что это ты, бабка, тут делаешь?
- Воду святую раздаю, паничок.
- Ах, правда! - проговорил учитель. - Сегодня же водосвятие. Разве
батюшка святил?
- Нет, паничок. Помните, приезжал хатовичский батюшка служить молебен в