"Якуб Колас (Константин Михайлович Мицкевич). На росстанях [H]" - читать интересную книгу автора

губам, а он, ничего не подозревая, сидел как раз напротив, склонив голову
над книгой, и изредка проводил рукой по своим темным, совсем еще молодым
усикам. Смешной он, когда поднимает свои глаза, такие добрые и задумчивые, и
смотрит в окно. И эти глаза, вероятно, ищут ее. Но хотя она здесь, рядом,
его глаза не видят ее. И ей смешно и радостно. Но он этого не знает...
"Нет! Он многого не знает и никогда не будет знать!"
И зачем она солгала ему? Ну, зачем? А может, завтра не ехать? Все
зависит от нее. Отец ведь не гонит ее. Он теперь такой добрый с нею!
"Погуляй, говорит, Ядвиська, ведь у тебя там не горит!" Ее отец добрый, но
почему-то она боится его. Ей страшно, когда он приходит домой, а глаза его
смотрят куда-то далеко-далеко, словно они сошли с его лица, а эти грозные,
жесткие усы, как тучи в грозу, опустятся вниз.
Зачем она солгала ему? Ей хочется увидеть его. Эх, кабы ей крылья!
Поднялась бы сейчас и полетела к нему, чтобы посмотреть на него еще раз, как
смотрела здесь, когда он даже и не знал об этом...
Нет, это ее последний вечер в Тельшине.
Тонкие, длинные, темные дужки-брови Ядвиси немного сдвигаются и
хмурятся, и лицо ее становится строгим. Да, это ее последний здесь вечер!
Она снова смотрит на окна. А что, если пойти туда? Сесть за стол, за
которым еще совсем недавно сидел он и поглаживал рукой свои молодые темные
усики? Но сейчас там неприятно, страшно, кто-то другой, неласковый и
враждебный, притаился в покинутой комнатке. И, вероятно, она, войдя в эту
комнату, услыхала бы какой-то чужой, недобрый голос, а может быть, и смех,
таинственный и жуткий смех, и это навсегда убило бы радость и счастье в ее
сердце. Она снова смотрит в темные, пустые окна.
Как жутко хохочут совы возле часовни! Чего смеются они? Не над ней ли?
А эти окна! Что в них? Почему они так приковали к себе, словно приворожили,
ее взор? "А все же я пойду туда! Возьму и пойду!.. Неужели я пойду?"
Она тихо поднимается на крылечко, оглядывается, идет. Кухня не заперта.
Скрипнула дверь, и вот она в кухне.
- Ты здесь, бабушка? - тихо спрашивает Ядвися.
Сторожиха ворочается на печке.
- Здесь, паненочка!
- А почему ты, бабка, дверь не заперла?
- Да вот, паненочка, прилегла, да так и не заперла. Я же не сплю.
- Завтра, бабка, уеду.
- Уедете, паненочка? - спрашивает сторожиха, встает и садится на печи.
- И не дождетесь, пока панич вернется? - спрашивает она.
- А разве твой панич со мной поедет?
- Ну как же, паненочка, он печалиться будет, что вы поехали и не
простились с ним.
- А почему он будет печалиться? - спрашивает Ядвися.
Ей приятно слышать от бабки, что он будет печалиться.
- Почему же не будет, паненочка? Я ведь видела, какими глазами он
смотрит на вас.
- Ну, какими же? Скажи, бабка!
- Добрыми глазами, ласковыми глазами, паненочка, таким взглядом, что от
сердца идет, чтобы другому сердцу весть подать.
- А какую весть подать другому сердцу?
- Я уже забыла, паненочка. Куда мне, старуха я, забыла, - с хитрой