"Якуб Колас (Константин Михайлович Мицкевич). На росстанях [H]" - читать интересную книгу авторагубам, а он, ничего не подозревая, сидел как раз напротив, склонив голову
над книгой, и изредка проводил рукой по своим темным, совсем еще молодым усикам. Смешной он, когда поднимает свои глаза, такие добрые и задумчивые, и смотрит в окно. И эти глаза, вероятно, ищут ее. Но хотя она здесь, рядом, его глаза не видят ее. И ей смешно и радостно. Но он этого не знает... "Нет! Он многого не знает и никогда не будет знать!" И зачем она солгала ему? Ну, зачем? А может, завтра не ехать? Все зависит от нее. Отец ведь не гонит ее. Он теперь такой добрый с нею! "Погуляй, говорит, Ядвиська, ведь у тебя там не горит!" Ее отец добрый, но почему-то она боится его. Ей страшно, когда он приходит домой, а глаза его смотрят куда-то далеко-далеко, словно они сошли с его лица, а эти грозные, жесткие усы, как тучи в грозу, опустятся вниз. Зачем она солгала ему? Ей хочется увидеть его. Эх, кабы ей крылья! Поднялась бы сейчас и полетела к нему, чтобы посмотреть на него еще раз, как смотрела здесь, когда он даже и не знал об этом... Нет, это ее последний вечер в Тельшине. Тонкие, длинные, темные дужки-брови Ядвиси немного сдвигаются и хмурятся, и лицо ее становится строгим. Да, это ее последний здесь вечер! Она снова смотрит на окна. А что, если пойти туда? Сесть за стол, за которым еще совсем недавно сидел он и поглаживал рукой свои молодые темные усики? Но сейчас там неприятно, страшно, кто-то другой, неласковый и враждебный, притаился в покинутой комнатке. И, вероятно, она, войдя в эту комнату, услыхала бы какой-то чужой, недобрый голос, а может быть, и смех, таинственный и жуткий смех, и это навсегда убило бы радость и счастье в ее сердце. Она снова смотрит в темные, пустые окна. А эти окна! Что в них? Почему они так приковали к себе, словно приворожили, ее взор? "А все же я пойду туда! Возьму и пойду!.. Неужели я пойду?" Она тихо поднимается на крылечко, оглядывается, идет. Кухня не заперта. Скрипнула дверь, и вот она в кухне. - Ты здесь, бабушка? - тихо спрашивает Ядвися. Сторожиха ворочается на печке. - Здесь, паненочка! - А почему ты, бабка, дверь не заперла? - Да вот, паненочка, прилегла, да так и не заперла. Я же не сплю. - Завтра, бабка, уеду. - Уедете, паненочка? - спрашивает сторожиха, встает и садится на печи. - И не дождетесь, пока панич вернется? - спрашивает она. - А разве твой панич со мной поедет? - Ну как же, паненочка, он печалиться будет, что вы поехали и не простились с ним. - А почему он будет печалиться? - спрашивает Ядвися. Ей приятно слышать от бабки, что он будет печалиться. - Почему же не будет, паненочка? Я ведь видела, какими глазами он смотрит на вас. - Ну, какими же? Скажи, бабка! - Добрыми глазами, ласковыми глазами, паненочка, таким взглядом, что от сердца идет, чтобы другому сердцу весть подать. - А какую весть подать другому сердцу? - Я уже забыла, паненочка. Куда мне, старуха я, забыла, - с хитрой |
|
|