"Евгений Коковин. Полярная гвоздика (Повесть-путешествие)" - читать интересную книгу автора

в миске мясо начало портиться. Любаша его выбросила.
Бежать девочке было некуда. Вокруг в тундре подстерегали трясины и
чаруса3, в которых, как она знала, гибли не только люди, но и осторожные,
далеко чующие опасные места, олени.
Прошло несколько дней, а бабка все не возвращалась. Голод измучил Любашу,
и она уже жалела, что выбросила гнилое мясо.
Она думала, что к ней скоро приедут люди - учитель, мать Устинья, дед
Хатанзей. Но время шло, а люди не показывались.
Подолгу лежала она в чуме, забываясь от слабости в тревожном полусне. К
ней приходили художник Егорыч, а с ним - богатыри и волшебница Лебедь.
Веселый Балда подносил ей миски с горами жирной оленины, гусятины и рыбы.
И было много-много хлеба - огромные ломти, мягкие и теплые, только-только
отрезанные от только-только испеченного каравая.
Любаша хватала хлеб, хватала куски мяса. Потом она приходила в себя, и ей
становилось страшно. Не было Егорыча, не было хлеба. Никого и ничего не
было, кроме старых, пересохших оленьих шкур да бледной ночи, заглядывающей
в чум через щели и входную дыру.
Хоть бы какой-нибудь кусочек, хотя бы чего-нибудь кусочек, который можно
съесть!
Под утро девочка хотела встать, чтобы напиться. Но обессиленная она не
смогла удержаться на ногах и свалилась. Уже не думая ни о Егорыче, ни о
матери, она впала в забытье.
Очнувшись, она поползла к ящику с мисками, хотя знала, что миски пусты. И
бочка, где Тасей хранила муку, была пуста. Девочка почти бессознательно
протянула руку за бочку и нащупала мягкую шкуру. Она на пальцы
почувствовала, что это пыжик1.
Любаша притянула к себе шкурку и принялась сосать. Потом она стала рвать
шкурку зубами и вдруг под мехом ощутила что-то твердое. Если бы кусок
сала! Если бы рыба!
Но то было не сало и не сушеная рыба. То был бюст старика, слепленный
художником Егорычем для бабки Тасей.
В полумраке чума Люба долго рассматривала бородатого божка, губы которого
были вгустую вымазаны застылым гусиным салом. Она стала жадно слизывать
сало и только тут вспомнила, что болван слеплен из теста.
Хлебный болван, хлебный божок, которому молилась Тасей!
Хлеб! Кусок съедобного, без которого девочка вот-вот могла умереть.
Любаша влилась крепкими зубами в одеревенелою фигурку старика. Раздался
сухой треск, посыпались крошки. Любаша вздрогнула. Она вскинула голову, и
ей показалось, что в чум ворвалась взбешенная Тасей. Ее лицо искажала
злоба. Девочка уронила болвана и закрыла лицо дрожащими ладонями.
Но никакой Тасей не было.
И голод победил страх. Она схватила болвана и с силой разломила его
пополам. Она грызла яростно и жадно, пока от одной половины не осталось ни
крошки.
Покончив с сухарем, девочка успокоилась. Но вскоре ее опять охватил страх
перед возвращением Тасей.
Так Любаша неподвижно просидела несколько минут. Потом она спрятала шкурку
на прежнее место и зачерпнула в кружку воды. Напившись, вышла из чума и
огляделась вокруг. Тундра была пустынна и безмолвна.
Все еще хотелось есть. Половина божка лежала под большой оленьей шкурой.