"Вольфганг Кеппен. Голуби в траве" - читать интересную книгу автора

культ, расписывая его огромную физическую силу, его богатство, его
спортивную славу, а в конце выкладывал своим приятелям последний козырь,
проясняя, чем вызван его личный интерес к достоинствам выдающегося черного
человека, - сообщал, что Вашингтон живет с его матерью. Товарищи Хейнца
знали эту не раз слышанную историю, они пересказывали ее у себя дома, и
все же они выслушивали ее вновь и с напряжением, как в кино, ожидали
развязки, ожидали самого последнего козыря: "Он крутит с моей матерью, он
обедает с нами за одним столом, он спит в нашей постели, они хотят, чтоб я
звал его папой". Он говорил это, изнывая от желания и тоски. Хейнц не
помнил своего отца, пропавшего без вести на Волге. Ему ни о чем не
напоминала фотография, на которой его отец был снят в сером мундире.
Вашингтон мог бы стать отличным отцом. Он был приветлив, щедр, он его не
наказывал, он был известный спортсмен, он носил мундир, он принадлежал к
победителям, он был в глазах Хейнца богачом, он разъезжал в огромном
небесно-голубом автомобиле. Зато против него свидетельствовала его черная
кожа, признак, который лез в глаза и означал, что Вашингтон - другой.
Хейнц не хотел отличаться от других. Он хотел быть точно таким же, как и
другие ребята, у которых белокожие, немецкие, всеми признанные отцы.
Вашингтона признавали не все. О нем говорили с презрением. Некоторые
смеялись над ним. Порой Хейнцу хотелось взять Вашингтона под защиту, но он
не решался высказать мнение, расходящееся с мнением большинства взрослых,
умных людей, своих соотечественников, и он тоже говорил: "Черномазый!" Об
отношениях Карлы и Вашингтона говорили мерзости, не стеснялись в
выражениях в присутствия ребенка, но особенно ненавидел Хейнц, когда его с
притворным состраданием гладили по голове и причитали: "Бедный мальчик, ты
ведь немецкий мальчик". Так, сам того не подозревая, Вашингтон (а может
быть, он и подозревал и даже знал это и потому, встречаясь с Хейнцем,
проходил мимо, со смущенным видом, устремив глаза в пространство) тревожил
Хейнца, раздражал его, причинял ему боль и обрекал на длительную
внутреннюю борьбу, и в донце концов мальчик стал избегать Вашингтона,
нехотя принимал его подношения и лишь изредка и без особой радости катался
в его роскошной машине, которой так восхищался. Он слонялся по городу,
внушая себе, что черные и белые янки - один и тот же чумазый сброд, и,
чтобы наказать себя за свое поведение, которое он сам в глубине души
считал трусостью, чтобы доказать, что он способен самостоятельно высказать
то, в чем его пытались убедить остальные, он без устали тянул свое "она
крутит с негритосом". Когда он почувствовал, что Эзра разглядывает его из
автомобиля, удивительно похожего на самолет, он заорал по-английски (он
говорил довольно бегло, обучившись языку у Вашингтона, чтобы подслушивать
разговоры матери с негром, чтобы слышать, о чем они договариваются, ведь
это касалось и его: поездка в Америку, отъезд из одной страны и переезд в
другую, он, Хейнц, не знал, должен ли он пойти на это, может статься, он
будет настаивать, чтобы его взяли, может статься, что в последний момент,
когда все уже будет упаковано, он убежит и спрячется): "Yes, she goes with
a nigger!" [Да, она гуляет с негром! (англ.)]
Хейнц держал щенка за веревку. Казалось, что щенок и мальчик связаны
друг с другом. Связаны, как двое несчастных горемык, приговоренных к
казни. Щенок вырывался. Эзра наблюдал за Хейнцем и щенком. Все это он
воспринимал как сон. Мальчишка, который кричал: "Yes, she goes with a
nigger!", щенок с веревкой, повязанной вокруг шеи, конная статуя из