"Вольфганг Кеппен. Голуби в траве" - читать интересную книгу автора

Сенсация века. Что искал здесь Филипп? Он никому не нужен. Он робок. Ему
не хватает мужества обратиться к владельцу магазинчика, коммерсанту в
элегантном костюме, куда более новом, чем костюм Филиппа, и предложить ему
графский клей, эту, как теперь казалось Филиппу, совершенно ненужную и
нелепую штуку. "У меня нет чувства реальности, нет серьезности, вот
коммерсант - тот человек серьезный, я же не могу принять всерьез того, чем
все занимаются, просто смешно что-то ему продавать, а кроме того, я
слишком робок, пусть чем хочет, тем и заклеивает посылки, какое мне до
этого дело? Зачем ему заклеивать посылки? Чтобы рассылать пишущие машинки,
а зачем их рассылать? Чтобы зарабатывать деньги, хорошо питаться, хорошо
одеваться, спать крепким сном, вот за кого Эмилии надо было выйти замуж. А
что делают те, кто купил у него машинки? Хотят с их помощью зарабатывать
деньги, хорошо жить, нанимают секретарш, смотрят на их коленки, диктуют:
"Глубокоуважаемые господа, настоящим подтверждаем получение Вашего письма,
датированного...", да я б им в лицо рассмеялся, вместо этого они надо мной
смеются, они правы, я - неудачник, с Эмилией веду себя преступно, я
бездарен, робок, ненужен: немецкий писатель". - "Что вам угодно?"
Элегантно одетый коммерсант склонился перед Филиппом, он, как и все, лез
из кожи вон. Филипп скользнул взглядом по полкам, где стояли полированные,
смазанные маслом машинки, способные на любой подвох коварные изобретения,
которым человек поверяет мысли, известия, послания, объявления войны. Тут
же он увидел диктофон. Это был звукозаписывающий аппарат, как-то дважды
Филипп начитывал на магнитофонную ленту текст своих радиопередач. На
аппарате стояло: "Репортер". "Репортер ли я? - подумал Филипп. - С таким
прибором я мог бы сделать репортаж, рассказать о себе, что я слишком
робок, бездарен, не способен продать пузырек клея, что я выше того, чтобы
писать сценарий для Александра и приспособляться ко вкусу проходящих мимо,
и что мне не под силу изменить их вкус, вот в чем дело, я никому не нужен,
смешон, я и сам считаю, что я смешон и никому не нужен, но я вижу других,
этого коммерсанта например, который вообразил, будто ему удастся мне
что-то продать, в то время как я не могу решиться и всучить ему клей, и он
мне кажется таким же смешным и ненужным, как и я!" Владелец магазина
выжидательно смотрел на Филиппа. "Я хотел бы взглянуть вон на тот
диктофон", - сказал Филипп. "Пожалуйста, - ответил элегантный господин, -
последняя модель, лучше вы не найдете". Он старался вовсю. "Первоклассный
аппарат. Ваш расход моментально окупится. Везде, где угодно, вы сможете
диктовать письма, в машине, в постели, во время путешествия. Попробуйте,
прошу вас..." Он включил запись и протянул Филиппу маленький микрофончик.
Лента перекручивалась с одной бобины на другую. Филипп стал говорить:
"Новая газета" желает, чтобы я проинтервьюировал Эдвина. Я мог бы взять с
собой этот аппарат и записать нашу беседу. Но предстать перед Эдвином в
качестве корреспондента мне стыдно. Не исключено, что он боится
журналистов. Он сочтет своим долгом сказать несколько общих и любезных
слов. Меня это обидит. Я буду стесняться. Разумеется, он не знает меня. С
другой стороны, я рад, что увижу Эдвина. Я его ценю. Встреча может
оказаться и приятной. Я бы погулял с ним по парку. А может, все-таки
клей..." Он испуганно остановился. Коммерсант любезно улыбнулся и сказал:
"Значит, вы - журналист? Наш "Репортер" приобрели уже многие журналисты".
Он перемотал ленту, и Филипп услышал, как его собственный голос передает
его собственные мысли об Эдвине и предполагаемом интервью. Странное дело,