"Вольфганг Кеппен. Голуби в траве" - читать интересную книгу автора

широкая грудь вздымалась и опускалась от смеха: волны Миссисипи. Он
хлопнул Йозефа по плечу: у того подогнулись колени. "Пиво!" - "Пиво!" Они
вошли, вошли в старый, знаменитый, уничтоженный, вновь восстановленный
"Колокол", рука об руку, "Bahama-Joe", они пили: пена лежала на их губах,
как снег.


Филипп задержался перед небольшим магазином, торговавшим пишущими
машинками. Он разглядывал витрину. Это - один обман. Он не решался войти.
Тощая графиня Анна - исключительно деловая, бессердечная и бессовестная,
всем и каждому известная особа из семьи закулисных политиканов, которые
помогли Гитлеру стать рейхсканцлером, за что тот, придя к власти, истребил
всю семью, за исключением тощей Анны, нацистка с удостоверением жертвы
нацизма (нацисткой она была по природе, а удостоверением пользовалась по
праву), - тощая графиня Анна встретила в печальном кафе печального
Филиппа, автора запрещенной в третьем рейхе и забытой после падения
третьего рейха книги, и, всегда отличавшаяся предприимчивостью и
склонностью к болтовне, вступила в разговор и с ним. "Ограниченна, весьма
ограниченна, боже мой, что ей нужно?" - "Вы не должны болтаться без дела,
Филипп, - внушала она ему, - на что это похоже? Человек с вашим талантом!
Нельзя жить на средства жены. Надо уметь себя заставить, Филипп. Почему вы
не напишете сценарий? Вы же знакомы с Александром? Вы ведь человек со
связями. Мессалина сулит вам большое будущее!" Филипп слушал и думал:
"Какой сценарий? О чем она говорит? Такой, какие пишутся для Александра?
Или для Мессалины? _Выходит на экраны, любовь эрцгерцога_, не могу я этим
заниматься, ей разве втолкуешь? Нет, не могу, не разбираюсь я в этом,
_любовь эрцгерцога_, для меня это пустые слова, киноэмоции - ложь,
настоящая ложь, выше моего понимания, кто пойдет смотреть такую чушь?
Считается, что все пойдут, я в это не верю, я этого не знаю и знать не
желаю!" - "А если вы не желаете, - сказала графиня, - тогда займитесь
чем-нибудь другим, продавайте ходкий товар, у меня есть возможность
достать патентованный клей, он всюду нужен, ходите по домам и предлагайте.
Нынче ни одна упаковка не обходится без патентованного клея, экономия
времени и средств. Войдите в первый попавшийся магазин, и две марки уже в
кармане. За день можно продать двадцать, а то и тридцать пузырьков - вот и
считайте!" Таков был разговор с тощей деловой Анной, болтовня, но над этим
стоило поразмыслить, он сидит в луже, нет, стоит с пузырьком клея - он
распахнул дверь. Сработала сигнализация, резкий звонок напугал Филиппа. Он
вздрогнул, как вор. Его рука в кармане пальто судорожно стиснула
патентованный клей графини. Пишущие машинки, сверкали, залитые неоновым
светом, и Филиппу почудилось, что клавиши осклабились ему навстречу: строй
букв стал глумящейся разинутой пастью, алфавит жадно щелкнул оскаленными
зубами. Разве Филипп не писатель? Не повелитель пишущих аппаратов? Их
жалкий повелитель! Стоит ему открыть рот и произнести волшебное слово, как
они застучат: угодливые исполнители. Волшебного слова Филипп не знал. Он
забыл его. Ему нечего сказать. Ему нечего сказать людям, которые за окном
проходят мимо. Эти люди обречены. Он тоже обречен. Он обречен иначе, чем
люди, которые проходят мимо. Но и он обречен. Само это место обречено
временем. Обречено на шум и молчание. Кто говорит? О чем говорится? _Как
Эмми познакомилась с Герингом_, кричали с каждой стены пестрые плакаты.