"Вольфганг Кеппен. Голуби в траве" - читать интересную книгу автора

которое взяла, чтобы ехать к парикмахеру; надо было обесцветить и начесать
волосы. Теперь она ждала у выхода из туалета. Сгорая от стыда, Эмилия
выбежала из мужского убежища, и Мессалина закричала ей: "Эмилия, детка, ты
что, уличных знакомств ищешь? Рекомендую тебе крошку Ганса, приятеля
Джека, ведь Джека ты знаешь, они все у меня бывают. Ну, здравствуй, как
дела, дай поцелую тебя, личико у тебя такое свежее, румяное. Ты совсем
зачахла, заходи-ка вечерком ко мне, будет компания, может быть, приедет
писатель Эдвин, он, говорят, уже в городе, я с ним не знакома, не слышала
даже, что он там написал, знаю, что получил премию. Джек его наверняка
затащит, познакомим его с Гансом, повеселимся!" Эмилию коробило, когда
Мессалина называла ее деткой, она ненавидела Мессалину, когда та упоминала
Филиппа, любая реплика Мессалины смущала ее и оскорбляла, но так как в
супруге Александра, в этой великанше атлетического сложения, она видела
подобие мерзостного дьявола, от которого никуда не деться, всесильную и не
брезгающую насилием особу, помпезный и уродливый монумент, то она каждый
раз испытывала трепет и, встречаясь с ней, с монументом, делала книксен,
совсем как маленькая девочка, и смотрела на монумент снизу вверх, что еще
сильнее разжигало Мессалину: утонченная вежливость Эмилии приводила ее в
неописуемый восторг. "Она соблазнительна, - думала Мессалина, - зачем она
живет с Филиппом? Она его любит, другой причины нет, вот смех, я долго
этого не могла раскусить, наверно, взял ее девушкой, такие браки бывают,
первый мужчина, спросить ее? Нет, не рискну, одета не ахти, все истрепано,
фигурка что надо, и с лица не дурнушка, всегда хорошо выглядит, а мех
никудышный, беличий, нищая она принцесса, интересно, какова в постели?
Думаю, неплоха. Джек на нее давно нацелился, тело как у мальчишки, а вдруг
Александр? Да она и не придет, разве что с Филиппом, он угробит девочку,
ее надо спасать, живет на ее деньги, бездарность, Александр просил его
состряпать сценарий, а он что сделал? Ничего, смущался да отшучивался,
после вообще пропал, играет в непроницаемого, непризнанный гений, из тех
писак, завсегдатаев "Романского кафе" в Берлине и парижских кабаре, еще и
важничает, чучело да и только, жаль девочку, смазливая и ротик
чувственный". А Эмилия думала: "Ну и везет же мне, угораздило ее
встретить, когда иду с вещами, обязательно кого-нибудь да встречу, стыд
какой, этот идиотский плед, она, конечно, сразу догадается, что я иду в
ломбард, к старьевщикам, несу что-то продавать, на мне написано, слепой, и
тот бы увидел, начнет язвить, расспрашивать о Филиппе, о его книге, дома
лежат белые нетронутые листы бумаги, стыд какой, он, я знаю, мог бы
написать книгу, но не получается, _военная провокация - начало мировой
войны_, что она понимает? Эдвин для нее - только имя в газете, ни одной
его строчки не прочла, знаменитости коллекционирует, даже Гренинг,
врач-феномен, был у нее дома, правда ли, что она лупит Александра, когда
застает его с другими женщинами, что она понимает? Надо спешить, зеленый
свет..."


Зеленый свет. Они двинулись дальше, "Bahama-Joe". Сощурившись, Йозеф
посмотрел на "Колокол", старую гостиницу. Сгорев до основания, она теперь
воскресла в виде дощатого барака. Йозеф потянул своего черного повелителя
за рукав: "Желаете пить пиво, мистер? Здесь очень хорошее пиво". В его
взгляде была надежда. "О пиво", - сказал Одиссей. Он засмеялся, его