"Вольфганг Кеппен. Теплица [H]" - читать интересную книгу автора

создание армии - обжегшись на молоке, не всегда дуют на воду, - но за
армию патриотов (Великая французская революция затуманила его взор
глупостью, а может, он считал, что снова родился Наполеон), выступал за
генералов, только пусть они заботятся о народе и демократии. Дурак, думал
Кетенхейве, эти генералы, когда дело идет об их карьере, совсем не так
тупы; эти пройдохи будут разыгрывать перед Кнурреваном отличную комедию,
они ему всего наобещают, будут готовы на все, лишь бы сколотить штабы,
составить табель о рангах и соорудить учебные ящики с песком. Что
произойдет потом, никто не знает. Портные хотят шить. А национальное
пробуждение вообще трудный орешек. Теперь этот ветер, по-видимому, даже
утих, национальное правительство стало хитрее, коварнее и на какое-то
время подставило свои паруса международному бризу, а Кнурреван, желавший
плыть под национальными парусами, вместо того чтобы начать
интернациональные гонки к новым берегам под парусами новых идеалов, попал
в штиль. К сожалению, он этих идеалов не видел. Не видел ни новых идеалов,
ни новых берегов. Он никого не вдохновлял, потому что его самого ничто уже
не вдохновляло. Он уподобился честным простакам из народа, описанным в
дешевых патриотических брошюрках по социальным вопросам, он хотел быть
Бисмарком, но избавленным от истерии и безнравственности, и одновременно
Арндтом, Штейном, Гарденбергом и немножко Бебелем. Когда Кнурреван был
молодым человеком, идеалом депутата был для него Лассаль. Но тот молодой
человек умер, он признал справедливость приговора врачей и скончался от
раны в сердце. Теперь ему к лицу была бы мягкая шляпа, хотя он ее не
носил. Он упрямился, бушевал не только за игрой в скат, упрямился,
бушевал, как в свое время бранденбургский вояка король или старик
Гинденбург. В политической жизни тоже все страшно перемешалось, ветры
продували партии вдоль и поперек, и только на метеорологических картах,
которые никому не понятны, загадочные линии, соединяющие места с
одинаковой температурой (они могли быть очень далеко друг от друга),
обозначали фронты и предупреждали о циклонах и бурях. В таком положении
Кнурреван не способен был ориентироваться и уцепился за Кетенхейве
(Мефистофеля доброй воли), чтобы тот по беззвездному, низко нависшему небу
смог определить местонахождение корабля и наметил его курс в ночном
тумане.
Кнурреван, чтобы не отставать от времени, завел себе обстановку в том
стиле, который он считал передовым и который соответствовал воззрениям
солидного искусствоведческого журнала. Мебель была практичной, кресла
удобными; мебель, кресла, лампы и занавески - все как в "Современном
кабинете директора", выставленном в витрине умеренно модернистского
архитектора по интерьеру, а купленный секретаршей букет красных цветов
стоял именно там, где полагается: под выдержанным в блеклых тонах пейзажем
- видом на Везер. Кетенхейве подумал, не читает ли иногда Кнурреван в
своем кресле романы об индейцах, но у председателя фракции не оставалось
времени для развлекательного чтения. Он выслушал сообщение Кетенхейве, и
вместе с генералами из Conseil Superieur des Forces Armees в его кабинет
вторглись блеск и лживость, высокомерие и коварство злого мира; ему
показалось, что по тканому немецкому ковру зашагали иностранные офицеры в
высоких сапогах с серебряными шпорами, французы в широченных красных
галифе и англичане со стеками, готовые стукнуть по столу. Кнурреван
негодовал. Он возмущался, а Кетенхейве считал, что фраза генералов об