"Вольфганг Кеппен. Теплица [H]" - читать интересную книгу автора

и ничего не дарить государству. Он поспешно и смущенно, с застывшей
улыбкой, попрощался с Кетенхейве, боясь, что снова сверкнет молния. И
торопливо ушел, словно закон звал его, призывал именно его.
Кетенхейве хотел зайти в бараки, где ютилась пресса, но подумал, что
Мергентхейм едва ли встал так рано, ведь дома у него Софи, требовавшая
немалого напряжения сил. Идти в свой кабинет Кетенхейве не хотелось. Вдруг
он увидел, что группа приезжих туристов, доставленных в автобусах, чтобы
осмотреть столицу Федеративной республики, здание бундестага и пообедать в
ресторане бундестага, собирается вокруг своего гида. Подобно старому
берлинцу, которому ни с того ни с сего взбрело в голову принять участие в
организованной фирмой Кезе обзорной поездке по городу, Кетенхейве
присоединился к двинувшейся группе.
Удивительно! Служитель бундестага в темной форменной одежде, который
сопровождал любопытных, внешне был вылитый канцлер. С чуть перекошенным в
язвительной усмешке лицом, высохшим, хитрым, морщинистым от избытка юмора,
он был похож на умную лису и говорил, как важный государственный деятель.
(Во времена монархии верные слуги носили бородку, как у короля или
кайзера.) Они поднялись по лестнице в зал заседаний, и гид, чье сходство с
канцлером бросилось в глаза, пожалуй, лишь одному Кетенхейве, поскольку
никто не обращал на него особенного внимания, пояснил, что в здании, где
они находятся, располагалась раньше Педагогическая академия; к сожалению,
гид упустил возможность блеснуть своим немецким образованием, глубоким
знанием Гете и упомянуть педагогическую провинцию, начало которой могло
быть положено здесь. Знал ли канцелярист-канцлер, что его парламенту не
хватало философов, чтобы повести отсюда педагогическую вспашку умов?
Кетенхейве впервые попал на галерею зала заседаний и рассматривал
жесткие, предназначенные для народа и прессы стулья. Внизу все сиденья
мохнатились красивой зеленой обивкой, даже коммунисты имели право
наслаждаться зеленым уютом мягких кресел. Зал был пуст. Огромная безлюдная
классная комната с пустыми партами. Кафедра господина учителя стояла, как
и полагается, на возвышении. Канцелярист-канцлер перечислял
достопримечательности. Он сказал, что в зале тысяча метров неоновых
трубок. Гид-канцлер сказал, что глуховатые депутаты могут пользоваться
специальными наушниками. Какой-то шутник спросил, нельзя ли эти наушники
переключать на легкую музыку. Чичероне-канцлер с невозмутимым спокойствием
пренебрег этой репликой. Он показал на две разные двери, упомянув о так
называемом "прыжке барана" - обычае голосовать, проходя в соответствующую
дверь. Кетенхейве мог бы позабавить гостей анекдотом, восхитительным
коротким анекдотом из жизни одного парламентария. Баран Кетенхейве сделал
однажды неверный прыжок. Вернее, он сам не знал, был ли этот прыжок
неверным, его вдруг обуяло сомнение, и он кинулся в дверь, куда шли
голосующие "за", в то время как его фракция решила голосовать "против".
Партии коалиции наградили его аплодисментами. Они ошиблись. Кородин
усмотрел в этом первый успех своей миссионерской страсти. Он тоже ошибся.
Во фракционной комнате Кетенхейве гневно порицали. Но и там ошибались.
Вопрос, поставленный на голосование, Кетенхейве счел недостаточно важным и
действовал интуитивно, поддакнул, а не отверг, проголосовал за одно
несущественное предложение правительства. Почему, в самом деле,
правительство не может быть иногда в чем-то право? Кетенхейве казалось
глупым отрицать это и быть оппозиционером из упрямства или из верности