"Вольфганг Кеппен. Теплица [H]" - читать интересную книгу автора

была высказана вслух, он почувствовал, что она глупее, чем всякое
соболезнование. Кетенхейве мог понять ее как намек на свой траур и в то же
время как банально-циническую попытку не заметить этот траур. Страшно
сконфузившись, Кородин от кладбищ сразу перескочил к вопросу, к которому в
ином случае долго бы не решался подступиться и который, возможно, так и не
затронул бы, поскольку, в сущности, это было предложением предательства,
пусть даже предательства плохой, несправедливой партии.
- Не могли бы вы изменить свою политическую позицию? - спросил Кородин.
Кетенхейве его понял. Он понял также, что Кородин хотел выразить ему
свое соболезнование, и был благодарен, что тот этого не сделал. Конечно,
он мог бы изменить свою позицию. Вполне мог бы ее изменить. Любой человек
может изменить любую позицию, но со смертью Эльки Кетенхейве потерял
единственное близкое ему существо, которое хорошо знало его прежние
взгляды, было свидетелем его волнений, и поэтому Кетенхейве уже никогда
больше не мог изменить свою позицию. Он не мог изменить ее по своей воле и
потому, что эта позиция выражала его суть, его всегдашнее отвращение к
злу, и он тем более не мог ее изменить, когда вспоминал о недолгой жизни
Эльки, искалеченной преступлениями и войной, а Кородин уже подсказал ему
ответ, упомянув о франконском кладбище.
- Я не хочу новых кладбищ, - ответил Кетенхейве.
Он мог бы еще добавить, что не хочет ни европейского, ни
малоевропейского кладбища, однако подобные фразы казались ему слишком
патетичными. Конечно, кладбище - это аргумент, им можно предостеречь от
других кладбищ. Это они знали оба. Но Кородин ведь тоже не хотел новых
кладбищ. Он не был милитаристом. Он был офицером запаса. Но он готов был
даже согласиться на кладбище, подразумеваемое Кетенхейве, чтобы
предотвратить появление другого, более обширного кладбища, - а он не
сомневался, что иначе оно появится, - на котором, если так случится, будет
Погребен и он сам вместе со своими автомобилями, женой и детьми.
Но как это предотвратить? История - это ребенок-несмышленыш или старик
поводырь, который один лишь знает, куда ведет путь, и поэтому шагает
вперед, ни на кого не обращая внимания. Кородин и Кетенхейве дошли до
дворцового парка и остановились у детской площадки. Две маленькие девочки
качались на детских качелях. Одна из девочек была толстенькая, другая -
худенькая, с красивыми стройными ножками. Толстушка отталкивалась от земли
ногами, чтобы взлететь повыше.
Кородина осенило.
- Подумайте о детях, - сказал он.
И с досадой заметил, что это прозвучало елейно. Так ему никогда не
удастся обратить Кетенхейве в свою веру.
Кетенхейве думал о детях. Он охотно подошел бы к качелям, чтобы
поиграть с хорошенькой девочкой. Кетенхейве был еще и эстет и, как все
эстеты, несправедлив. Он был несправедлив к толстушке. Природа была
несправедлива. Все было несправедливо и непостижимо. Теперь Кетенхейве
чувствовал тоску по добропорядочному домашнему очагу, по жене, матери его
ребенка. Разумеется, по красивой жене, матери очаровательного ребенка. _Он
сажает маленькую девочку на качели, гуляет в саду, красивая жена и
красивая мать зовет к обеду, отец семейства Кетенхейве, Кетенхейве друг
детей, Кетенхейве садовник_. В нем шевельнулись неистраченные, загубленные
нежные чувства.