"Вольфганг Кеппен. Теплица [H]" - читать интересную книгу автора

президентом. Кто был самым главным информатором "Красной капеллы"?
Фрост-Форестье любил вспоминать о своей деятельности в штабе главного
командования сухопутных войск. Он любил солдатские словечки. Однажды он
сказал Кетенхейве: "Я чувствую это по моче". А что он чувствовал по моче?
Что они сумеют договориться?
Утро пробивалось сквозь штору. Кетенхейве слегка откинул одеяло. Его
обдуло сквозняком. _Фрейд или недомогание культуры. В берлинском кафе
спорили о школах психоанализа. Тульпе был коммунистом. Кетенхейве -
буржуа. В то время буржуа и коммунисты еще разговаривали друг с другом.
Это хорошо. Бессмысленно. Напрасно. Пораженные слепотой? Пораженные
слепотой_.
Человека, который ввел Кетенхейве в Дом профсоюзов, звали Эрих. Эрих
хотел пригласить его куда-нибудь, и Кетенхейве пришлось принять это
приглашение, хотя он и не был голоден. Маленький изможденный человечек с
большими усами, которые были слишком велики для его осунувшегося лица,
чтобы внушать уважение, принес им подгорелые картофельные оладьи и лимонад
с привкусом искусственного пудинга. Кетенхейве, съев оладьи и выпив
лимонада, почувствовал себя революционером. Он был тогда молод. В
маленьком, затхлом, бездушном городке Дом профсоюзов считался мятежной
крепостью. Но до бунта, о котором мечтали мальчишки, дело так и не дошло,
никогда, никогда, никогда; оставались неизменными лишь подгорелые
картофельные оладьи бедняков да шипящий лимонад на синтетических
эссенциях, бледно-розовый напиток эволюции, который бурлил, когда
открывали бутылку, и вызывал отрыжку, когда его выпивали.
Эрих погиб. В маленьком городке его именем назвали впоследствии улицу,
но люди, как всегда тупые, бездушные и забывчивые, продолжали называть ее
"Коротким рядом". Кетенхейве не переставал спрашивать себя, действительно
ли Эрих погиб за свои убеждения, ведь, кажется, он тогда уже утратил веру
своей юности. А может, Эрих в минуту смерти снова открыто заявил о прежних
надеждах лишь потому, что жители маленьких городков потеряли в те дни
человеческий облик. Кулак беззакония настиг Эриха на Рыночной площади, но
истинной причиной его смерти было отвращение ко всему, что творилось
вокруг.
Кетенхейве поднял крышку умывальника, в таз налилась вода, он смог
умыться, умыть руки, как Понтий Пилат, еще и еще раз; ведь, конечно, он
был не виновен, совсем не виновен в том, что творилось в мире, но именно
потому, что он был не виновен, перед ним вставал извечный вопрос, что есть
невиновность и что есть истина, о древний наместник Августа! Кетенхейве
взглянул на себя в зеркало.
Без очков глаза его смотрели добродушно; коллега по "Народной газете" в
тот вечер, когда Кетенхейве в последний раз с ним виделся, назвал его
"добродушным болваном". Это было двадцать лет назад, в тот день
представитель новой власти водворился в редакции. Сотрудники-евреи тут же
вылетели с работы, умные люди, опытные авторы передовиц, великолепные
стилисты, они ошиблись во всех своих прогнозах, ошиблись во всем, что
делали, наивные телята в загонах скотобойни; остальные получили шанс
доказать свою благонадежность; Кетенхейве отказался доказывать свою
благонадежность, получив жалованье, он уехал в Париж. Уехал по доброй
воле, и никто не чинил ему препятствий. В Париже его удивленно спросили:
"Что вам, собственно, здесь надо?" Кетенхейве смог бы ответить на этот