"Павел Ефимович Кодочигов. На той войне " - читать интересную книгу автора

километров. В середине марта немцы его закрыли. Дней через десять удалось
пробить совсем узкий, простреливаемый насквозь коридорчик, но и его
удерживали из последних сил. Ежедневные схватки шли не за населенные пункты
и не за господствующие высоты, а за сотни часто и за десятки метров,
казалось бы, никому не нужной бросовой болотной земли. Снова и снова
перепахивалась она снарядами и авиабомбами, срезались пулеметными очередями
кустарники и деревья, гибли бойцы и командиры. Но таяли и силы врага, он не
мог начать новый штурм Ленинграда.
Предельный срок до операции раненных в живот исчисляется часами. Минует
он, и человека не спасет сам Вишневский. Ради спасения "тяжелых" и был
переброшен почти на передовую головной отряд. Он был небольшим, и потому
каждому приходилось работать за двоих и троих. Не все выдерживали
предельного физического и психического напряжения. Таких заменяли. Маленькая
Таня Дроздова держалась.
Пока человек здоров, у него один характер. Ранят - самый покладистый
меняется на глазах. Таня, как никто другой, умела успокоить "нервных". "Во,
разбушевался, - скажет, - а я и не слышу. Ты на передовой что делал?
Стрелял. И он стрелял, и вот он. Все вы стреляли. Вот у меня уши и заложило.
Так что не кричи и не грози - бесполезно".
Принять, накормить и успокоить раненых - это одна сторона дела, которым
она занималась. Другая была посложнее. Таня работала в операционной и
вначале не переставала удивляться:
- Топоров, молотков-то, пил сколько! Зачем они? На первых порах, если
Кате был нужен новокаин, она просила Таню подать зеленую бутыль, а при нужде
в физиологическом растворе - белую. Но скоро Таня и сама стала разбираться и
в инструментах, и в растворах.
- Это же медсестра готовая, - задумчиво поглаживая бородку, сказал
как-то Рюмин и приказал Кате: - Научите ее делать переливание крови.
Таня хмыкнула:
- Ничего сложного. Я умею.
- Как это умеешь, если никогда не делала?
- У меня что, глаз нет.
- Ну, коли так, берись, а я посмотрю, что у тебя получится, - строго
потребовал хирург.
Таня удивленно посмотрела на него, пробурчала:
- Сколько кубиков? Двести пятьдесят? Правильно - мало у нас крови
осталось. - И сделала переливание так быстро и аккуратно, будто всю жизнь
этим только и занималась.
У Рюмина глаза на лоб полезли:
- Как у вас на Новгородчине говорят? Умелая, заботкая, но часом с
квасом и перекорная, - подковырнул, сдерживая смех.
Хирург был прав: что бы ни приказали Тане, все выполнит наилучшим
образом, но добиваться, чтобы она повторила приказание, козырнула и отошла
строевым, было бесполезно. "Когда мне думать, с какой ноги первый шаг
делать, где правое, а где левое плечо? Как удобнее, так и хожу и
поворачиваюсь. А козырять? Так у меня все время руки заняты. Не до того
мне", - скороговоркой ответит Таня на сделанное замечание и тут же забудет о
нем. Воинских званий она тоже не признавала, говорила, что не разбирается
"во всех этих рангах", потому как к службе в армии совсем неспособная и,
если бы не война, никогда бы ее здесь не увидели.