"Всеволод Анисимович Кочетов. Предместье " - читать интересную книгу автора

свободного времени, тем лучше, тем дальше была неизвестность, тем реже
беспокоилось и тосковало сердце.
Посевная затягивалась. Неимоверно долго сеяли овсы и горох; с трудом
подготовили несколько гектаров пашни под картофель и овощи, и то благодаря
только юному бригадиру Леониду Андреевичу, в руках которого машина вела себя
без особых капризов, да Тихону Козыреву, до удивления быстро научившемуся
водить трактор. Эти двое несли на себе главную тяжесть весенней вспашки.
Друг Козырева - Бровкин - за дело тракториста и не брался. Он обычно шагал
за плугом по борозде и, если случалась заминка, помогал товарищу ее
устранять. Он был как бы участковым механиком [165]
Время шло. Козыреву и Бровкину, которым Лукомцев один раз продлил срок
пребывания в колхозе на неделю, надо было возвращаться в дивизию. Цымбал
снова должен был задумываться, где же искать мало-мальски опытных
трактористов.
И снова на помощь ему пришел Долинин. Секретарь послал на пахоту
шоферов - своего Ползункова и пресняковского Казанкова.
Ползункова Долинин отправил в МТС в порядке наказания. И было за что
его наказывать. Директор кирпичного завода рассказал на днях Долинину о том,
что с осени хранит немного картофеля на семена. Долинин поинтересовался,
много ли у него таких запасов; оказалось, что очень мало; и еще выяснилось,
что Ползунков дважды приходил зимой на завод и брал там то пять, то шесть
килограммов картошки. "Ну как не дать? - сказал директор. - Как-никак ваш
шофер, Яков Филиппович..."
Всегда ровный, Долинин на этот раз буквально разъярился. Он вызвал
Ползункова и зло накричал на него. Шофер не возражал не протестовал, стоял
перед ним угрюмо и молча. И только, когда Долинин, уже несколько поостынув,
чтобы пообразнее втолковать своему подчиненному всю тяжесть его проступка,
заговорил о том что если каждый во имя своего брюха начнет тащить с заводов,
с фабрик, из колхозов и совхозов все, что ему приглянется, то так можно
государство разграбить. Ползунков не выдержал.
- Винюсь, Яков Филиппович, - сказал он хмуро, - но иначе не мог.
Ей-богу, не мог. Да что вы из меня душу тянете! - вдруг повысил он голос. -
Наказать хотите - наказывайте. Только иначе я не мог, опять вам говорю. Что
мне, легко, что ли, было смотреть, когда вы мотались, мотались по району, а
спать не евши ложились! Пошел да и принес картошки, а вам соврал, что на
бензин выменял. А во второй раз я ее брал, когда товарищ Солдатов к нам
приходил. Вы еще можете мне не одно дело пришить: капусты я ведро в
райпотребсоюзе выпросил, лук от цинги добывал.
Долинин в растерянности смотрел на взволнованного Ползункова. Да, да,
было так. Было, что зимними вечерами шофер сам никому не доверяя, время от
времени варил для него, Долинина кислые щи, жарил лук с хлебом, приносил
свиные кости, из которых получался неплохой бульон, и всегда выдумывал при
это какие-то замысловатые истории, чтобы объяснить, откуда он это все берет.
Долинину тогда объяснения Ползункова казались вполне правдоподобными, и если
и вызывали подозрения, то самые легкие.
Полнейшее смятение чувств испытал он сейчас, узнав наконец истинную
правду. Первым его движением было пожать руку своему скрытному товарищу.
Растроганный неожиданной сценой, Ползунков только бормотал: "Каждый бы так
на моем месте, Яков Филиппович... А как же иначе?.. Что вы, ей-богу!.."
Но чувства чувствами, а проступок оставался проступком