"Федор Федорович Кнорре. Каменный венок" - читать интересную книгу автора

хоронить.
Мы с ним стали жить вдвоем, не помню когда, мне казалось, что всегда
так и было; мы с дедом Васей - вся семья. Еще была сестра Нюрка, да та в
городе, так что ее будто и вовсе у нас нет.
Дед Вася был громадный и еще сильный, но полуслепой, и потому,
наверное, мы все время проводили вместе и он все рассказывал мне, вспоминал
и, странное дело, смеялся над собой, а не жалобился, вспоминая ушедшее,
даже мою умершую бабушку, которую он страшно любил. Он как будто только
радовался, что она была такой чудной да молоденькой, что так все хорошо
было когда-то и сам он добился исполнения своего несбыточного мечтания -
сколько лет плавал на волжских буксирах машинистом. Последним был
"Муравей", и с него-то ему пришлось сойти на берег - из-за плохого зрения.
В деревне он был уже не работник, и мы всё придумывали, как быть
дальше? И вот в то последнее наше с ним счастливое лето удалось ему в
конторе, можно сказать обманным образом, наняться бахчу сторожить, а он
дорогу-то под ногами плохо видел: через тени ноги поднимает - переступить,
а об корни запинается...
Сам он ничего укараулить, конечно, не мог, но кое-как скрывал этот
свой недостаток при содействии двух собачонок, как он сам выражался.
Степка и был псенок расторопный, звонкий, злой, как чертенок, веселый,
ласковый, и неусыпный. Стоило кому-нибудь только подступить к дальнему краю
бахчи, Степка весь сразу закипал, как котелок на огне, от негодования и
мчался сломя голову разбираться, что там случилось, да с яростью такой,
будто это у него прямо изо рта собственный его последний арбуз вырывают!
А я была вроде второй собачонки, мне тогда лет шесть-семь было, что
ли, - хитро помогала деду скрывать его предательскую полуслепоту. Всегда
вовремя, незаметно поворачивала деда лицом туда, откуда грозила опасность
дыням и арбузам, подсказывала, кто там появился - девки ли, ребята. И дед
Вася сейчас же поднимался во весь свой могучий рост и кричал в ту сторону,
хотя ничего не видел, грозно помахивая посошком, а то и берданкой для
острастки.
Но это было еще самое легкое. Трудное, даже очень опасное для деда
было, когда приходилось ему за чем-нибудь ходить в контору или вообще на
люди. Но и тут я его выручала, помогала скрывать слепоту, цеплялась, вроде
пугливо, деду Васе за руку или штанину, а на самом-то деле это я его вела и
останавливала, где надо, и на ступеньки незаметно помогала взойти, и все с
таким дурашливым видом, чтоб со стороны всем казалось: вот уж истинно
дурочка деревенская, до чего за старика цепляется, без него шагу ступить
боится.
Потом это все разоблачилось и рухнуло, но то лето было у нас
счастливое, и дед Вася, точно чувствовал, что хорошее недолго протянется,
все вспоминал про свою старину: как это удивительно у него получилось в
жизни. Был он когда-то деревенским, жил в батраках, потом выбился на
фабрику, потом плавал даже на волжских буксирах...
Мальчишки деревенские появлялись в сумерках у костра с наворованной
картошкой за пазухой и до ночи просиживали, слушали навострив уши, не хуже
Степки, тем более что рассказы деда Васи чаще всего для ребят были самые
неподходящие.
Степка сидел скособочившись, обязательно приваливался ко мне лохматым
плечом, и дед Вася, не отводя глаз от костра, - наверное, свет радовал его