"Федор Федорович Кнорре. Одна жизнь" - читать интересную книгу автора За великое дело любви!
Перевел дух и хрипло и мрачно сказал: - Вот что я читал под музыку... И верил всем сердцем... и студенты меня вынесли на руках... Недалеко, но вынесли. Я свято верил. И вот я читаю "Сакья-Муни", и меня еле слушают, а Гусынин пожинает свои гнусные лавры. И этим людям мы должны будем теперь играть! Нет, это не те, кто погибали за великое дело, не святые интеллигенты, не рабочие с Пресненских баррикад. Это - Расея, темная, окопная, крестьянская - на кой ей черт Шекспиры и Чайковские... А впрочем, идите спать, милая, не детское дело слушать такие вещи... Все обойдется. Мы отработаем паек и уедем в другое место, где тоже будем никому не нужны... - Вы тот раз так хорошо читали, на концерте, - сказала Леля. - А Гусынин - это просто пакость! - Тем более, тем хуже, тем страшней... - продекламировал Кастровский уже с некоторым оттенком самодовольства. "Бедный! - подумала Леля. - И он, как губка, готов впитать каждую похвалу, даже ничтожной девчонки, какой он считает меня..." Она сделала над собой небольшое усилие и приврала: - Вы замечательно декламировали, я даже слышала, как многие говорили, что просто... замечательно! - Да? - с приятным удивлением небрежно переспросил Кастровский. - Возможно... Не знаю... Что ж, поднимем тост за тех, кто это говорил. Леля подождала, пока они чокнулись, церемонно поклонившись в ее сторону, и ушла к себе. крышу. Облитые луной верхушки тополей были у нее перед самыми глазами. Ночной город, казалось, лежал у подножия гигантской стены неподвижных облаков, похожих на гряду снеговых гор. Хорошо, что для нее все теперь кончилось. Не беда, что немножко хочется плакать и сердце похныкивает. Похнычет и перестанет. Лучше вовремя взяться за ум. Все равно она ничего не понимает в новом искусстве, и ее почему-то угнетает мысль, что старый театр умер, стал ненужен, и теперь надо будет только хором декламировать театрализованные лозунги дня, в раскрашенных квадратами и треугольниками костюмах, среди голых досок сцены без декораций. Ну что ж, она отсталая и не понимает задач революционного искусства. Ей нравятся самые обыкновенные старые спектакли, нравится обыкновенная музыка. Даже под уличную шарманку она может зареветь от глупого восторга и сладкой тоски. И почему-то пьесы Чехова из старой жизни, про таких чуждых для нее людей, ее берут за сердце. И так грустно, что Чехов, милый ее сердцу, оказывается, сам отсталый, потому что не сумел в своих пьесах все так правильно написать, как это умеют теперь авторы пролеткультовских одноактных пьес... Но теперь это все уже не страшно. Какое кому дело, что нравится в театре штабной машинистке?.. В комнате у Семечкина давно угомонились, и стало слышно, как где-то глухо поет скрипка. Леля соскочила на пол, приоткрыла дверь. Звук стал слышней. Она на цыпочках вышла и стала спускаться, прислушиваясь. С балкона третьего яруса она заглянула в пустой и темный зрительный |
|
|