"Федор Федорович Кнорре. Одна жизнь" - читать интересную книгу авторакак-нибудь невпопад... Вполне вероятно, что нам запомнилось именно потому,
что это всегда было как-то невпопад!.. Вполне возможно! Леля засмеялась со смутным чувством удовольствия. - Ну спасибо, значит, я вам запомнилась как человек, о котором брякают невпопад? - Да. Но не забудьте, что это как-то вызывало к вам расположение!.. Ну вот, ко мне явился ученик... Это из вечерней рабочей музыкальной школы при железнодорожном депо. Из ночной смены ко мне ходят на дом... Руки вымыл? - Это относилось к появившемуся на пороге узкоплечему долговязому парню в кепке, засаленной до того, что она казалась кожаной. - А как мне? Можно? - спросил второй парень, заглядывавший вслед за долговязым. - Опять сидеть? - спросила старая учительница. - Глупо. Ну иди сиди, что с тобой делать. - В семи водах мыты, всеми чертями терты, - со вздохом разглядывая свои черные руки, сказал ученик. - Увидим! - Учительница подала ему в руки чистую белую тряпочку. Он вытер ею, как полотенцем после мытья, руки, развернул и показал. Тряпочка была чистая. Старушка кивнула удовлетворенно и сделала знак, чтобы он садился к пианино. - Да я и не знаю, тетя Катя, - сказал парень. - Какие теперь занятия? - Опять "тетя Катя"? - Ну ладно. Катериниванна. Все на фронт уходят. Белые к городу прутся. Озабоченно роясь в нотных тетрадях, старушка поучительно бормотала: приближаются, наступают или подходят. Музыкант должен быть культурным человеком. - Листая тетрадку, она машинально продолжала. - Каждый должен заниматься своим делом... Белые пускай "прутся", а мы будем разучивать новую пьесу... Вот новая: "Веселый крестьянин", давай внимательно! Парень сел на вертящийся табурет, напрягся, сперва испуганно уставился в ноты, потом нацелился пальцами и вдруг медленно заиграл с испуганно приоткрытым ртом. - Не барабань! Мягче, певучей!.. Крестьянин ведь радуется! Он веселится! Такой веселенький, прилежный немецкий мужичок. Едва успела сложиться мелодия, второй парень, пробормотав "от чертище!", с недоверчивым восхищением откинулся на спинку стула, криво усмехаясь, и с силой дернул себя за ухо, точно для того, чтобы привести себя в чувство... Леля шепотом попрощалась с Денисом, взяла две книги, оставленные Колзаковым, - это были "Отверженные" - и вышла. Нерасседланные кавалерийские кони у чугунной решетки желтого казенного здания штаба на площади. Широкие ступени подъезда, веером расходящиеся книзу. Два маленьких льва по бокам. На одном из них сидит красноармеец-часовой, у его ног станковый пулемет с продернутой лентой. Все это Леле давно хорошо знакомо - театр стоит на другой стороне той же площади. Теперь она, как задумала, - не останавливаясь и не торопясь, не глядя на часового, ожидая каждую минуту, что ее окликнут, остановят, - |
|
|