"Федор Федорович Кнорре. Одна жизнь" - читать интересную книгу автора

одному, взял бутерброд и стал задумчиво с аппетитом жевать.
- Женская логика. А успех?
- Ну конечно, успех... - покладисто согласилась с мужем Дагмарова.
- В Рыбинске. А? Что бы-ыло! - Дагмаров, широко раздувая ноздри,
прикрыл веки и так многозначительно усмехнулся, что все поняли: и в
Рыбинске ничего такого особенного не было у плохого актера Дагмарова,
главным талантом которого было умение трепетать ноздрями на сцене.
Некрасивая сухонькая Дагмарова была хорошей актрисой, и театры менять
ей приходилось чаще всего ради того, чтобы пристроить в труппу своего
смазливого, но довольно потрепанного мужа, в которого она много лет была
верно и ревниво влюблена.
- Что в гостинице! - втиснулся в разговор своим наглым голосом
администратор труппы Маврикий Романович. - Где клопам быть, как не в
гостинице! А вот у нас в Бобруйске на сцене завелись клопы! Ну повсюду!
Например, Клеопатра возлежит на ложе, тут, понимаете, кругом Марк Антоний,
римляне, центурионы, а ее клопы припекают. Подохнуть можно!
Дагмаров засмеялся. Он всегда поддерживал хорошие отношения с
администрацией.
- И все ты врешь. И ничего этого не было, - неторопливо прихлебывая,
проронил Кастровский.
- Почему это я обязательно вру?
- А правда, задумайся, друг мой. Почему? Старая антрепренерская
привычка, что ли?
- Вспо-омнил... Да что я за антрепренер был?
- Мелкий, а все-таки мошенник.
- А ну тебя, - нисколько не обижаясь, развязно хохотнул Маврикий. -
Почему мошенник?.. Ведь какое время было? Проклятый старый режим. Темное
царство и всякая такая петрушка.
- А при новом строе ты, стало быть, и мошенничать больше не станешь? -
участливо спросил Кастровский.
- Даже смешно! Я теперь администратор, на государственной службе! Как
же я теперь, к примеру, недоплачу жалованье актеру? Меня тут же выгонят и
еще заклеймят позором. Как же мне теперь мошенничать?
- Ну, это ты еще сообразишь, голубчик. Разберешься!
Все засмеялись, а сам Маврикий громче всех, показывая, что умеет
ценить безобидную шутку.
- А где же Истомина? - вдруг вспомнила Дагмарова, когда ее муж, кончив
пить, встал со своего ящика. - Леля, где вы? Что же вы не идете чай пить,
детка?
Утром все проснулись от странной тишины. Тихонько посвистывал ветер.
Отцепленный вагон, на стенке которого ярко-красный красноармеец, весь из
кубов и треугольников, колол штыком вялого зеленого змея с человечьей
головой в генеральской фуражке, одиноко стоял среди громадного пустыря,
заросшего бурьяном, на далеком запасном пути.
Станции даже видно не было. По дну песчаного карьера красные от
ржавчины рельсы узкоколейки вели в заросшее болотце, где квакали лягушки.
- Боже мой! - страдальчески воскликнула Дагмарова. - Если они не хотят
везти нас дальше, пускай они отправят нас обратно.
Режиссер Павлушин сумрачно молчал, ожесточенно приглаживая свои
жесткие белобрысые волосы. Едва успевала по ним проехать щетка, они упрямо