"Федор Федорович Кнорре. Одна жизнь" - читать интересную книгу автора

Василий Кузьмич нехотя сел, искоса посматривая на нее, все более
удивляясь ее пристальному взгляду. Потом он увидел ее глаза, устремленные
прямо на него, быстро наливавшиеся слезами. Она улыбалась и точно все ждала
от него чего-то. И тут, всплеснув руками, он вдруг закричал своим слабым
голосом:
- Что это со мной? Елена Федоровна! Разум помутился в старом дураке.
Глаза заслонило...
- Что там заслонило, Василий Кузьмич! Постарела...
- Да ну вас!.. Да ну вас!.. - прикрикивал, ожесточенно отмахиваясь от
ее слов, как от мух, Василий Кузьмич, хватая обеими руками ее руку и мокро
целуя, мотая сокрушенно головой и опять целуя, пока она насильно не подняла
ему голову, чтобы поцеловать в лоб.
Они долго сидели в креслах друг против друга, оба расстроенные, с
красными глазами, взволнованные и обрадованные, точно встретившиеся
нечаянно после долгой разлуки родные, без конца говорили о театре,
вспоминали людей, даже размечтались о том, как бы было замечательно взять
да и организовать какой-нибудь небольшой концерт, а то вдруг и спектакль в
старом голубом зале, назло войне, фашистам и всем чертям. Оба воодушевились
и прощались радостно, сговариваясь теперь обязательно не терять друг друга
из вида.
После ухода Василия Кузьмича Елена Федоровна долго в нерешительности
перебирала письма, читая с волнением свое имя на конвертах.
Неужели, правда, есть где-то на свете люди, которые помнят еще ее имя?
Она нерешительно стала распечатывать и медленно читать неровно
исписанные листки разного размера, сложенные треугольником.
Четверо солдат, недавних школьников-одноклассников, поздравляли ее,
прочтя заметку в газете, и, оказывается, с благодарной радостью вспоминали
в своем блиндаже, как слушали ее в опере...
Какая-то женщина в ту минуту, когда, похоронив ребенка, плакала у
обледенелой проруби, вдруг вспомнила ее голос, и ей показалось, что еще не
все потеряно в ее жизни...
Старшина-подводник слово за слово припоминал и раз двадцать повторял
про себя одну ее арию, когда кончался кислород, а лодка лежала на дне и не
могла всплыть. Какой-то водитель, день за днем гонявший груженную хлебом
машину по проваливающемуся льду; какой-то сапер... все они писали разными
словами, просто потому, что хотели, чтобы она знала: они помнят...
Читая, она несколько раз принималась всхлипывать от слабости и от
переполнявшей сердце любви. И тут же нетерпеливо вытирала глаза, чтоб
читать дальше. Только все дочитав, она встала и начала ходить, не находя
себе места от радостного беспокойства.
Все окна на террасе были выбиты, ветер, гуляя по комнате, зашелестел
бумагой, и она вдруг страшно испугалась, что сильным порывом письма унесет
в сад, к реке. Она собрала их, аккуратно сложила все вместе и, прижимая к
груди, бережно отнесла в свою комнату...
Среди ночи во сне она услышала свой смех и проснулась. Весь сон она
позабыла, только смех, молодой и радостный, все еще звенел в ушах.
Белая ночь своим бессонным светом заливала комнату через открытое
окно.
Она осторожно приподнялась и села, поджав ноги, на постели,
прислонилась спиной к стене.