"Федор Федорович Кнорре. Одна жизнь" - читать интересную книгу автора

памятники над прахом убитых домов. Он ничего не узнавал вокруг. Если б не
река, он подумал бы, что попал в совсем незнакомое место. Оступаясь на
кирпичных обломках, он обошел громадную яму, залитую желтой водой, в
которой купались ржавые витки колючей проволоки.
"Неужели дома больше нет? - подумал он, осматриваясь с тоской. - А что
удивительного? Разве бомбежки кончились? Разве и сегодня не продолжают
гибнуть люди с надеждой в сердце, едва ожившей от весеннего света и тепла,
как гибли без надежды в зимнюю стужу и темень?.."
Лучше всего выйти к самой реке и оттуда осмотреться. Хоть река-то
осталась на своем старом месте!
Продираясь через кусты, он двинулся прямо к воде, и наконец ему
встретился живой человек. Какая-то девочка, закутанная в большой платок,
медленно шла, опустив голову, глядя себе под ноги, ему навстречу.
Он спросил у нее, цел ли дом, где раньше жили актеры. Девочка сказала,
что цел.
- А как туда пройти, ты не знаешь?
Девочка подняла голову, улыбнулась и сказала:
- Пойдемте, я покажу.
Она повела его по дорожке, они вместе вышли на полянку, и он увидел
дом. С реки его сразу было видно.
- Вы кого там ищете? - спросила девочка. Голос у нее был чем-то похож
на детский, но все-таки не детский. Василий Кузьмич посмотрел ей в лицо,
закутанное платком, и ему показалось, что она взрослая, может, даже не
совсем молодая.
- А вы что? Тоже в этом доме живете? Мне бы нужно Истомину. Артистка
была... я говорю. До войны, говорю, была артистка.
- Ах, она вам нужна? Вы ее знали тогда... Ну, когда она... была?
Василий Кузьмич, не отвечая, только значительно усмехнулся, немного
свысока.
- Заходите, - сказала она. Они подошли к веранде с выбитыми стеклами.
- А кем вы работали - билетером? Я по куртке вашей вижу. Да? Я так и
подумала. А как фамилия ваша?
- Меня почему-то по фамилии мало знают. Вы ей скажите: Василий Кузьмич
пришел.
Они как раз подымались по ступенькам, и она быстро обернулась, будто
споткнулась, при его словах.
В большой прихожей, куда она его ввела, стоял рояль, без крышки и без
ножек, вместо которых были подложены кирпичные столбики. На пюпитре стояли
развернутые ноты.
Василий Кузьмич подошел к роялю, нагнулся и, напряженно моргая,
близоруко заглянул в ноты. Когда он снова выпрямился, его серое от
усталости и слабости лицо просияло и разгладилось.
- Ихние? Я вижу, что ихние!
- Да, - сказала она странным голосом.
- Поет?
- Плохо.
- Ну, это вы, видно, сильно много понимаете, - злобно огрызнулся
Василий Кузьмич и враждебно отвернулся.
- Садитесь вот сюда, - сказала она, показывая на плетеное кресло. Сама
она села прямо напротив и сняла платок, отбросив его на плечи.