"Даниил Клугер, Виталий Бабенко. Четвертая жертва сирени " - читать интересную книгу автора

нездоровое лицо, ввалившиеся глаза, заметная сутулость, нервно подрагивающие
руки. Передо мной явилось словно отражение прежнего Пересветова, но не в
зеркале, а в жестяном тазу. Форменный сюртук был небрежно накинут на плечи,
из-под него выглядывала кое-как заправленная в серые фланелевые брюки нижняя
сорочка - пожалуй что и несвежая, насколько я мог судить при недостаточном
освещении.
Худшие мои опасения подтвердились. Ежели бы Аленушка была здесь, ее муж
ни в коем случае не мог бы выглядеть столь неподобающе. И я сказал
непроизвольно - даже не сказал, а словно выдохнул:
- Значит, правда...
Пересветов от этого моего выдоха-шепота вздрогнул и даже отшатнулся.
- Что... Что - правда? - спросил он севшим голосом.
- Что с Еленой Николаевной случилось несчастье! - пояснил Владимир,
лишь сейчас выступивший из-за моей спины.
- Да... - глухо ответил Евгений Александрович. Он опустил голову и
повторил: - Да, случилось. Она исчезла. - Пересветов потоптался на месте и
отступил от двери. - Прошу вас, проходите. Что ж на лестнице-то стоять...
Мы вошли в прихожую. Сердце мое сжалось от ужасного предчувствия. Если
ранее - и в Кокушкине, когда я собирался в поездку, и в казанской гостинице,
и на пароходе прошлой несчастной ночью, и еще сегодня утром - во мне жила
отчаянная, хотя и парадоксальная, да пусть даже сверхъестественная
уверенность в несуразности известия, принесенного Егором Никифоровым, - то
сейчас, увидев мужа Аленушки, я вообразил, что услышу нечто особенно
страшное. Может быть, нечто более особенное и более страшное, чем все то,
что можно было до сих пор предположить.
Пересветов провел нас в небольшую гостиную. Царивший здесь хаос был
вполне под стать безобразному виду хозяина. Вещи были в беспорядке
разбросаны по дивану и стульям, посреди комнаты валялись брошенные сапоги.
Обеденный стол загромождала грязная посуда. Сбоку, в опасной близости к краю
стола, стоял серебряный поднос. На нем красовался графин, вполовину
заполненный какой-то золотисто-желтой жидкостью. Рядом стояла граненая рюмка
на короткой ножке, из которой, судя по остаткам, совсем недавно пили.
Несмотря на жаркую погоду, окна были плотно закрыты. В стоячем затхлом
воздухе витали запахи настоянных трав и кислого, давно не стиранного
постельного белья - словом, пахло комнатой лежачего больного, хотя вошли мы
вовсе не в спальню.
Странно выглядел на фоне всего этого запустения большой портрет самого
Пересветова, висевший над диваном. Евгений Александрович был изображен здесь
таким, каким я видел его на венчании, в самом что ни есть распараде - в
мундире и двууголке, рука на эфесе шпаги, взгляд устремлен вдаль. Казался он
здесь куда моложе своих истинных лет, да и красавцем писаным его тоже можно
было бы назвать - по всей видимости, художник тщился украсить предмет своего
творчества, сохранив в то же время истинные черты. Мне подумалось, что так
мог бы выглядеть младший брат моего зятя - когда б он у него был.
Словно составляя трельяж с этим портретом, по обе стороны его висели
два портрета фотографических, меньших размеров. На левом зять мой был
облачен во фрак; он стоял, опершись на столик с гнутыми ножками, а чуть на
отлете держал цилиндр. На правом Пересветов был в студенческой тужурке;
склонившись над книгой, он в задумчивости касался лба двумя пальцами.
Напротив дивана, а вернее, напротив портрета на стене висело большое