"Даниил Клугер, Виталий Бабенко. Четвертая жертва сирени " - читать интересную книгу автора

книгами; у одной стены - стулья в белых чехлах с высокими спинками и столик
на изогнутых ножках, у другой - диван с горкой, на которой стояли часы. И,
разумеется, огромный шкаф, доверху набитый опять же книгами. Даже самые
книги, как мне показалось, те самые - и стоят точь-в-точь на тех же местах.
На стене висела большая литография, изображавшая зимний лес во всей холодной
красе, чрезвычайно суровая на мой вкус. И рядом, в металлической рамке,
портрет давнего кумира моего молодого друга - запретного писателя Николая
Гавриловича Чернышевского, окончившего свои дни прошлый год в Саратове.
Особенно сильно напомнила мне о прежнем доме шахматная доска с
расставленными фигурами, занимавшая изрядное место в левой половине стола.
Заметив мой взгляд, Владимир рассмеялся:
- Мы с господином Хардиным продолжаем наш поединок. Могли бы играть
лицом к лицу, но, знаете ли, так нам кажется интереснее.
Ульянов коснулся пальцами шахматных фигур, однако переставлять их не
стал. На какой-то момент он вроде бы заинтересовался диспозицией, нахмурился
озадаченно, но тут же махнул рукой - мол, ладно, потом, потом. Сказал,
словно бы спохватившись:
- Садитесь же, Николай Афанасьевич! Что вы стоите? Приглашения ждете?
Садитесь и рассказывайте обо всем, что произошло. А уж после мы вместе
подумаем, какие маневры следует предпринять. - Владимир ободряюще подмигнул
мне.
Я сел на диван, Ульянов - на стул возле стола.
- Да ведь мне, Володя, и рассказывать-то много нечего, - сказал я. -
Вот, дожил на старости лет - дочь мою единственную разыскивает полиция. И не
просто разыскивает - хотите верьте, хотите нет, а только велено ее
арестовать по подозрению в свершении убийства.

По-моему, до Ульянова не сразу дошел смысл моих слов. Какое-то время он
сидел, доброжелательно глядя на меня из-под белесых бровей - настолько
белесых, что порою лицо Владимира казалось совершенно безбровым. Вдруг
выражение его глаз изменилось, щеки стали пунцовыми. Ульянов вскочил.
- Елену Николаевну? В убийстве?! Да это же черт знает что! - вскричал
он. - Да как же это... Полноте! - На лице Владимира нарисовалось какая-то
детская обида. И сам он неожиданным образом помолодел на несколько лет - из
homme mu$ r выглянул homme-enfant, тот самый гимназист, который приезжал
когда-то в Кокушкино летними месяцами. - Да полноте! - повторил Владимир,
глядя на меня строгими глазами мальчика, играющего в экзаменатора. - Нет ли
тут ошибки, стечения обстоятельств, знаете ли? Das Zusammentreffen der
Umst?nde. [14]
- Эх, Володя, да кабы так! - в свою очередь воскликнул я, чувствуя, что
не могу более сдерживать царившее в душе моей отчаяние. - Кабы то было...
как вы сказали?... да, некое там цузамментреффен, то его можно было бы и
распутать. Так ведь нет! Сам я, собственными глазами читал в предписании -
принять меры к аресту и препровождению в распоряжение Самарского
полицейского управления Елены Николаевой Пересветовой, в девичестве Ильиной.
И далее - что, мол, означенная Елена Пересветова разыскивается по подозрению
в совершении убийства...
- Черт знает что... - повторил Владимир все так же расстроенно, но
тоном ниже. - И кого же, как они полагают, ваша дочь... хм... убила? - Он
негодующе фыркнул. - Кого?