"Даниил Клугер, Виталий Бабенко. Четвертая жертва сирени " - читать интересную книгу автора

придержал меня за рукав и сказал: "Смотрите, вот прекрасное сочетание
внешности и должности. Это господин Ивлев, судебный пристав Казанской
судебной палаты, что-то его к нам привело..." Я, кстати, в тот момент
обратил внимание... - Владимир вдруг замолчал. - Нет... - пробормотал он. -
Нет, это нелепость...
- О чем вы, Володя? - спросил я недоуменно. - В чем же нелепость?
- А? Нет-нет, ни в чем. - Он словно очнулся от своих мыслей. - Ни в чем
и не о чем даже рассуждать. - Ульянов вдруг бодро потер руки и хлопнул
ладонями о колени. - Так, говорите, сердце не выдержало? Что же, случается
такое даже с судейскими служащими и полицейскими чинами. Хотя с последними
редко. Все же они, как мне представляется, ко многому привычны.
Владимир велел башкиру остановиться. Отвечая на мой вопросительный
взгляд, объяснил, указывая на дом под номером 187 - деревянный особняк,
украшенный затейливой резьбой:
- Тут как раз господин Хардин и живет. Я вас оставлю ненадолго, Николай
Афанасьевич, занесу Андрею Николаевичу документы. И поедем дальше. Не
скучайте!
Владимир скрылся за дверью, возле которой была укреплена бронзовая
табличка с надписью: "Присяжный поверенный Самарского окружного суда А. Н.
Хардин"; я же остался наедине с невеселыми мыслями. Пришло мне сейчас в
голову, в продолжение разговора с Владимиром, что нечаянная смерть
незнакомого человека, случившаяся на моих глазах, была... как бы это
выразиться... злым предзнаменованием, что ли. И даже внезапная надежда на
помощь кстати появившегося Ульянова потускнела, а чуть позже и вовсе угасла
в моей душе.
"Нет, - подумал я уныло, - не верю я в удачу. И чем, скажите на
милость, поможет мне недоучившийся студент, пусть даже с острым умом? Что я
могу рассказать ему?"
Такая тоска меня взяла, что готов был я тотчас встать и уйти, не
дожидаясь возвращения молодого моего знакомца. Даже не знаю, что меня
удержало, - разве лишь извозчик башкир, искоса на меня поглядывавший.
Владимир отсутствовал минут двадцать. По возвращении вид у него стал,
как мне показалось, еще более оживленным. Усевшись рядом, он скомандовал
извозчику:
- Поезжай, брат! Угол Почтовой и Сокольничьей, дом Рытикова. Знаешь?
"Ага, - вдруг произвольно подумалось мне, - значит, все же есть люди, к
которым Ульянов обращается на "ты". А то еще в Кокушкине, помню, всем -
равным, неравным, младшим, посторонним - "вы" да "вы"". Впрочем, если бы
Владимир обратился к извозчику на "вы", это удивило бы меня еще больше.
- Как не знат, ваш-степенства! Канешна, знат, - ответил башкир, сдернув
с головы малахай и обнаружив под ним совершенно бритую, блестящую п?том
голову. Поведя глазами в обе стороны, он снова нахлобучил малахай, громко
крикнул: - Кит! Кит! Кит! [13] - и хлестнул верблюда.
Вскорости двуколка остановилась у двухэтажной усадьбы, выкрашенной в
зеленый с охрой цвет. В первом этаже размещалась лавка, о чем
свидетельствовала вывеска с фамилией владельца: "И. А. Рытиков". Окна
второго этажа были украшены резными охряными наличниками. Дом и сад,
разбитый рядом, окружала чугунная решетка фигурного литья, а у ворот на
лавочке дремал бородатый дворник с метлой и в белом фартуке. Начищенная
бляха сверкала на солнце, словно круглое зеркальце, зачем-то положенное