"Даниил Клугер, Виталий Бабенко. Четвертая жертва сирени " - читать интересную книгу автора

даже контузии, и той не было, - зато во сне... во сне я, прости Господи мою
душу, каждый раз - умираю...
В Казани "Суворов" стоит долго. Он приходит из Чебоксар в семь утра и
затем четыре с половиной часа красуется у пристани. Легко представить, что я
не стал дожидаться минуты отплытия и уже в девять утра поднялся на борт
гигантского парохода. Состояние мое давно достигло того градуса, при котором
человек менее всего расположен к беззаботному времяпровождению. А потому
весьма не понравился мне пароход, о котором все, от кого я ни слышал
соответственные мнения, говорили с восхищением и даже завистью. Был он
неуместно, на мой взгляд, наряден и холен, куда ни глянь - электрические
фонари, которые по утреннему времени, конечно же, не светились, но вечерами
и ночами наверняка превращали пароход в сказочный сияющий дворец. Слыхал я,
что из всех судов компании "Кавказ и Меркурий" именно "Фельдмаршал Суворов"
отличался тем, что на нем устроено было яркое и полное электрическое
освещение. Увидел я и капитана "Суворова", лишь позднее узнал, что зовут его
Густав Тегерстедт. В своем ослепительном мундире, с кортиком на боку, он
скорее походил на адмирала какого-нибудь сокрушительного флота, нежели чем
на капитана речного парохода, пусть самого большого и роскошного на Волге.
Вскоре после того как я поднялся по сходням и занял свою каюту, мне в
уши ударил бравурный марш - его заиграл расположившийся на корме духовой
оркестр. Что говорить, менее всего мне хотелось сейчас находиться в таком
месте, как сей пароход, - месте, которое предназначалось для неторопливого
и, в общем-таки, беспечального времяпровождения, и однако лучшего места мне
тоже было не сыскать, потому что только на "Суворове", способном идти по
реке со скоростью сорок верст в час, я мог быстрее всего попасть в Самару.
Разместив вещи в каюте, я вышел на палубу - не оттого, что имел
какую-то характерную цель; мне просто не хотелось оставаться в одиночестве в
тесном пространстве.
В другой раз и я, наверное, в полной мере насладился бы путешествием по
Волге. Однако же сейчас никакого удовольствия я не мог получить ни от красот
речных, ни от белоснежного парохода, над которым утренний ветерок развевал
цветные вымпелы, ни от предупредительности прислуги. Все раздражало меня - а
более всего расфуфыренная публика в салоне первого класса и муравьиная суета
на пристани.
Пароход дал три гудка. Люди на пристани засуетились еще больше,
бестолково забегали, кто-то, кто вышел за покупкой, спешно совал разносчику
деньги, кто-то выронил изрядный куль с яблоками, и они дробно рассыпались по
доскам, какая-то дама тащила к трапу упирающегося всеми лапами пуделя. Я
человек сухопутный, а не речной, и то знаю, что три гудка - это еще не
отход, а всего лишь второй сигнал. Вот когда пароход даст четыре гудка -
один длинный и три коротких, - да затем трижды пискливо свистнет, что в
переводе на человеческий язык означает "отдать чалки!", - это и будет
настоящим отплытием.
Так вскоре и произошло. Ровно в половине двенадцатого "Фельдмаршал
Суворов" отчалил от меркурьевской пристани.
До Богородска мы шли без всяких приключений. Разве что пароход часто
давал гудки и немного менял курс. Я знал, в чем тут причина. В этом году,
как и пять лет назад, Волга сильно обмелела, и капитану нужно было быть
предельно внимательным, чтобы не посадить пароход на мель там, где еще
совсем недавно река не обещала никаких неприятностей.