"В.Климов (состав.). У нас на Иньве (Легенды, рассказы и повести коми-пермяцких писателей)" - читать интересную книгу автора

голоса. Девчата вышли в круг и ну же молоть "бесову муку"! Они кружились,
близко собирались все вместе, резко расходились, толкли пермяцкую пляску
"Крупу". Лихо плясали и пели ладно:

Мой любимый, мой хороший, дорогой,
Ты вернись героем-соколом домой!

Одна толстенная деваха до того увлеклась, что стала плясать
по-мужски, вприсядку. Но конечно, из этой затеи ничего не получилось.
Плясунья запуталась в своем сарафане, широко взмахнув руками, шлепнулась
на бок.
- Во-о, правильно, Оксинь! - усмехнулся председатель. - Сейчас встань
да еще на другой бок!
Шутки, смех. С тем и разошлись по домам плясуньи. Благодарили Степана
за хорошую игру, просили заглянуть к ним на чай. Маруська, когда подошла
взять гармонь, сказала восторженно:
- Как ты играешь, Степанко, ох! Заходи к нам, а?
Председатель горячо пожал удалому гармонисту руку:
- Шибко ты хорошо играешь. Перебрался бы ты к нам на постоянное
жительство. Я бы тебя, милый мой, лучше всех кормить стал. По рукам?
- Нет, что вы! Как это можно? - удивился Степанко. - Это совсем
нельзя.
И ему живо вспомнилась мать. Вспомнились брат с сестрой.
Как они там?


НЕТ ХУДА БЕЗ ДОБРА

Спотыкаясь, брел в село Белоево Сырчик. Степанко радовался: в селе он
не пропадет. Кто-то подаст совет, кто-то расскажет-покажет, как быть
дальше, - глядишь, все образуется.
Степанко ожил, широко улыбнулся белому свету, озорно погрозил кулаком
невидимой вороне: не каркай, дьявол, мы пока не твои!
- Сырчик, милый ты Сырчик! Вот мы и добрались наконец! - радостно
крикнул он.
Подвода, гулко стуча, миновала мост и подъехала к первой избе. Сырчик
опять до земли поклонился дороженьке и стал. И тотчас Степанко уловил
знакомые звуки: гырк-йирк, гырк-йорк. В избушке кто-то усердно бухал
пестом в ступу, превращая охвостье или траву в мучную пыль. В другой избе,
захлебываясь, кричал ребенок.
Везде одинаковая житуха.
Из той избы, в которой орал ребенок, вышел сухонький старичок.
Приложив ладонь ко лбу, взглянул на солнышко, не торопясь побрел к
Степанку:
- В город, что ли, катишь, стрижонок? - спросил незлобливо. - Э-э, да
лошаденка твоя, гли, мордой землю пашет. Обессилела, что ль?
Степанко смолчал. Старик тоже не стал больше расспрашивать, молча и
озабоченно обошел вокруг лошади, похлопал по ее костлявой спине, пошевелил
косматую гриву и зачем-то, как цыган или меновщик, заглянул Сырчику в рот,
в глаза.