"Николай Климонтович. Конец Арбата (Повесть)" - читать интересную книгу автора

семье как-то не ладилось: Налин муж принялся запивать - болезнь эта у него
была наследственной;
Татьяна каждый год лежала на сохранении, но выносить ребенка никак не
могла, все заканчивалось выкидышами,- не последствия ли это были
неумеренного использования в ранней молодости шипучих противозачаточных
свечей? - а ей было уже за тридцать; ее муж-инженер, внешности самой
заурядной, оказался ходоком, и у
Шурки за тонкой перегородкой что ни день полыхали семейные скандалы. На
меня все это во время моих редких визитов нагоняло смертельную скуку, к тому
ж наши интересы с Шуркой полярно разошлись - он буквально заболел
вычислительной техникой, причем пока на уровне популярных изданий, цитировал
Винера и советского журналиста Щуплова, написавшего некогда первую в СССР
книгу о кибернетике, причем даже мне, порвавшему с естественно-научным
знанием, было ясно, что Шурку волнуют вопросы, обсуждавшиеся в
научно-популярных изданиях лет пять назад, когда он после армии ударился в
дендизм: об опасностях неограниченного развития искусственного интеллекта, о
возможном засилье киберов и прочей ерунде... Помню, как-то я пересказал
Шурке содержание самиздатовской брошюры Амальрика "Просуществует ли СССР до
84-го года?". Шурку сама проблема волновала мало - впрочем, тогда эта
постановка вопроса и многим политизированным интеллигентам казалась вполне
риторической; Шурку же заинтересовало, отчего выбрана именно цифра 84. И
когда я объяснил, что так называется знаменитая антиутопия Оруэлла, он и к
этому потерял интерес - по-видимому, надеялся, что цифру эту дало не
название неведомого ему английского романа, а какой-нибудь хитрый
компьютерный расчет.

29

Как я уже говорил, Шурка все больше превращался в записного холостяка.
О женщинах во время наших редких встреч мы не говорили вовсе, и я не знаю,
были ли у него в те годы какие-нибудь связи, кажется, нет.
Обычно я забегал к Шурке, коли несся куда-нибудь по Арбату - без звонка
и только по воскресеньям, когда он наверняка был дома. И каково же было мое
удивление, когда я застал однажды в его комнате даму, с которой они чинно
пили кофе с ликером. Это была худая, почти как спекулянтка Ольга, очень
некрасивая прыщавая девица лет двадцати трех, неуклюжая, как подросток,
довольно нелепо одетая, с откровенно неулыбчивым выражением неподвижного
лица. Проведя с ними четверть часа, я с изумлением убедился, что
Шурка в это чучело гороховое не на шутку влюблен. Замечу кстати, что
меня девица невзлюбила с первой секунды, быть может, обостренным чутьем
невостребованной дамы почувствовав, что я имею известное влияние на Шурку и
могу невзначай помешать ее явно далеко простирающимся планам.
Едва она вышла из комнаты по своей надобности, Шурка с горящими глазами
обратился ко мне:
- А знаешь, кто она?
Тон его был таков, будто бы сейчас он откроет мне страшную тайну, и
окажется, что она, скажем, незаконная внучка Государя императора.
- Она дочь покойного Щуплова! - торжествующе, чуть не шепотом
провозгласил Шурка.
Я не сразу сообразил, о ком идет речь.