"Николай Климонтович. Последняя газета" - читать интересную книгу автора

были неотличимы один от другого, писали орнаментально, метафизично, темно и
скабрезно. Читать все это было выше всяких сил. То, что нынче почиталось за
новизну, было уже на моей памяти обкатано и переварено в подпольной
московской словесности и теперь выглядело сущим ученичеством. Прежние
поколения такого сорта продукцию не могли при всем желании вынести дальше
кухни, чему немало помогала цензура, новые же получили возможность
тиражировать все это с колес, что отбросило текущую словесность в
пубертатный период. Нечего было и думать рецензировать их сочинения вот так,
с налета. Тем более что в обозе этой новой оравы следовали критики из числа
друзей и знакомых, с энтузиазмом курившие ей фимиам в критических разделах
тех же изданий. У них, по-видимому, сложилось уже нечто вроде секты или даже
сосуществующих нескольких сект, заполонивших оставленные вожделенные
журнальные пространства, подобно тому как шайка скваттеров захватывает
брошенный, еще не остывший дом.
Я консерватор, каюсь. Я искренне, пусть и старомодно, полагаю, что
издавать боевые клики юного сексуального гона есть непременная фаза
созревания, но от нее очень далеко до покойной ясности и вольной простоты. И
что это верная примета всякого смутного времени, когда юные бунтари
объявляются гениями, едва напечатав первый эпатажный рассказ. И хорош бы я
был, примись на старости лет в качестве литературного критика всерьез
говорить об этой лабуде. Да ведь и правду сказать страшновато: каково в
глазах нового поколения записаться брюзгой и ретроградом?...
Конечно, до того, как стать обозревателем Газеты, я продолжал
почитывать кое-какие книги: Гоголя, мемуары, Тита Ливия с Ключевским, но
никак не беллетристические сочинения моих коллег по перу, соотечественников
и современников, и в этом шел, кажется, ноздря в ноздрю с нашим массовым
читателем. Что, кстати, довольно нерасчетливо для сочинителя, ибо, как
сказал однажды кто-то из моих старших циничных коллег по цеху, у тех, кто
пишет хуже тебя, можно при случае разжиться свежими идеями, с которыми сами
они не справились,- и приводился в пример тот же Набоков, слямзивший сюжет
"Лолиты" у Куприна. Впрочем, в чтении мне нужен никак не сюжет, но толчок;
достаточно искры, одной странички или даже одного-единственного абзаца,
заставляющего меня вздрогнуть и бежать к столу, и не того же ли ищет любой
пишущий, дающий себе труд переворачивать чужие страницы?... Однако новое мое
положение заставило меня пересмотреть привычки и опять превратиться на
старости лет в литературного пай-мальчика, и я теперь аккуратно следил за
новинками, то и дело слюня палец.
Прошел я и еще один путь: внимательно изучил месячный календарный план,
который мне аккуратно присылали из Дома литераторов и который я до того
выбрасывал, не разрывая конверта. Я вник в расписание всяческих мероприятий
и творческих вечеров, на которые прежде мне и в голову не пришло бы идти,
разве что обидчивый знакомый позовет на свой бенефис. Среди анонсов клуба
книголюбов имени Е. И. Палтусова - убей Бог, если я слышал хоть единожды это
громкое имя - представления романа Елены Новой "Ласки махаона", изданного
ТОО "Просвет", творческих вечеров поэта Синильникова, прозаика Трудкина,
драматурга Пейджержевского, переводчика Иванова, имена которых мне тоже
ничего не говорили, оздоровительных сеансов супругов Огневых (билеты в
кассе), собрания дамского литературного клуба и встречи с редакцией журнала
духовной лирики "Икарус", наконец, под водительством человека, чье имя всем
было хорошо памятно - в годы оны он был одним из самых активных цэдээловских