"Игорь Клех. Смерть лесничего (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Ввиду тесноты и прихотливого графика Юрьев вскоре приспособился ездить
автостопом. В школе он принадлежал к малой части учителей, презрительно
называемых в учительской и на собраниях
"доезжающими". Как выяснилось к тому же, он единственный в школе из
мужчин-учителей не заушал втихую учеников, в старших классах обращаясь к ним
исключительно на "вы", отчего те поначалу мгновенно теряли и без того
скудный дар речи. Дисциплина в его классах поддерживалась преимущественно за
счет того детского любопытства, которое ученики испытывали в отношении
интригующей загадки устройства своего нового учителя, приходящего откуда-то
издалека, из другой, известной им лишь понаслышке жизни. Все, о чем бы он ни
говорил и что для него там, внутри круга, разумелось само собой, они слышали
будто сквозь воду, приходящим в одеждах чуждой понятно-непонятной речи.
Директор повесил на него классное руководство в самом беспокойном из
выпускных десятых классов, но после того, как он принес на одно из занятий
обжигающий руки журнал "Америка", немедленно отставил его, перепугавшись не
на шутку за свое положение. Учительская походила на образцовый курятник или
птичий двор, с насельницами, подмятыми в результате целенаправленных усилий
директором под себя, где он - по совместительству парторг здешнего совхоза -
безраздельно властвовал. Деревянным утконосом заходился он на еженедельных
собраниях и педсоветах, вдохновенно закатывая бельма и выбулькивая звуки:
"Мы живем сегодня в высок-ко-ко-организованном обществе!" - рисуя при этом в
воздухе указующим перстом подобие марксистско-ленинской спирали и грозя им
одновременно неизвестным покуда высокопоставленным покровителям Юрьева,
добившимся для него распределения в школу всего в получасе езды от города.
Уже вскоре при одном только появлении молодого учителя, невзирая на
многолетнюю привычку не терять самообладания на виду у подчиненных,
директора начинало трясти - сдавливало горло, потели ладони, белели костяшки
непроизвольно то сжимавшихся, то разжимавшихся кулаков, подрагивали пальцы.
Еще бы: асоциален, носит волосы до плеч, самоуверенно держится, не как все,
на встрече с латиноамериканскими студентами, перешедшей затем в банкет в
школьной столовой, без всякого согласования произнес тост, вынудив всех
выпить за каких-то ныне здравствующих "великих латиноамериканских
писателей",- назвал несколько фамилий, а поди знай, кто они такие,- разве
это не провокация?! Любимым директорским словом было "поръядок" -
произносимое именно так, и никакого его нарушения, тем более вызывающего, он
не собирался терпеть. Но до прояснения ситуации терпеть приходилось.
Директор был тертый лис, столкнувшийся впервые на своей территории с наглым,
полубессознательным и оттого тем более возмутительным и бессовестным блефом.
Субординация на птичьем дворе оказалась поколебленной еще в связи с
появлением в школе другой новой учительницы, в свои сорок оставившей работу
на областном телевидении, с талией, туго пережатой ремнем, нацеленным, как
две бое-головки, бюстом,- невооруженным глазом видать, оголодавшей по мужику
до того, что у директора при разговоре с ней сводило зубы и садился голос.
Так нет же, она вцепилась в молодого, глазки ему строит, от себя не
отпускает, вместе с ним доезжает, аморалку разведут,- по отношению же к
директору заняла такую позицию, что не подступишься, вызывай ее на
собеседования, не вызывай,- что ты будешь делать?!
Школа, как и село в целом, просматривалась насквозь из любой точки -
жена директора и его невестка являлись конфидентками своих учениц,
обремененных жгучими секретами созревания. Учителя физкультуры и труда также