"Игорь Клех. Смерть лесничего (Повесть) " - читать интересную книгу автора

родиной, то в старости, когда силы стали иссякать, ему и достались все шишки
и палки - за все сразу. Его лишили в семье права голоса, и он действительно
его почти потерял. Тот стал ломаться у него, как уже происходило однажды в
подростковом возрасте, и был то по-бабьи высоким, то сиплым и еле слышимым,
с присвистом и одышкой. В минуты слабости тела и духа он подумывал даже
уехать отсюда один, бросив дом, семью, в которой все прекрасно между собой
без него ладили. Нимало не отдавая себе отчета, что муж и отец являлся для
них всех как раз тем, что их объединяло.
Несколько раз в году он отправлялся погостить в различные места, где
благо еще имелись родственники. Возвращался всегда в состоянии более
угнетенном, чем уезжал. Тот мужицкий счет, что сидит, откладывается и растет
в затылочной части головы каждого пожившего человека, говорил ему, что он
пропустил нужный поворот, разогнавшись, прозевал съезд с трассы на проселок,
ведущий в родные края, что развернуться не позволят теперь правила движения
и запрещающие знаки и что не осталось уже решимости и сил нарушить правила.
Что умереть остается либо приживалом у кого-то, что недостойно хозяина, либо
предпочесть истаять среди своих, обложившись ватой глухоты, уйдя в
старческую несознанку перед лицом семейных попреков и все более
чувствительных щипков. И впору не о вате для ушей подумать - да и где
набрать-то ее столько? - а о пошиве деревянного костюма и о приобретении
места для ямы на лесистом подъеме, где несколько десятилетий спустя только
лес и сможет замолвить словечко за когда-то облазившего эти горбы и распадки
лесничего, чьи кости так и остались в плену Карпатских гор, а имя стерлось.
Догадка Юрьева подтвердилась. Как выяснилось за ужином, Щек оказался
тем самым человеком, на которого Юрьев подумал. Под коньяк с лимоном и чай с
душистым вареньем родня охотно и наперебой вывалила на Юрьева ворох всего,
что было известно о поселковом сумасшедшем и что сумела о нем припомнить.
Тот действительно вознамерился в позапрошлом году стать президентом
Украины и сам, одновременно с другими претендентами, развернул свою
избирательную кампанию в поселке. Щеком он значился по паспорту - это не
было ни кличкой, ни неостроумной мистификацией, как когда-то показалось
Юрьеву. По этой причине слово, увиденное на бетонной опоре, не сразу
связалось в его сознании с той давней историей. Лет двадцать назад он выжал
из нее все, что смог, и потому, потеряв последовательно связь и след,
утратил и интерес к ней. Сегодня он получал преамбулу и эпилог, наконец
получал очевидцев и фактуру, которых так недоставало той истории, чтоб
прийти к развязке.
Предыстория, правда, несмотря на видимое здравомыслие свидетелей,
отдавала легковерностью мифологии и поверхностной красотой суеверия,
по-украински - "забобона". Между лэмками северо-запада и православными
гуцулами юго-востока в этих горах жили приземистые и широкоплечие бойки.
Нечеловеческая сила их предков, потомственных лесорубов и овцеводов,
происходила от того, что они пили - как уже мало кто сейчас здесь пьет -
пиво со сметаной. Легкие этих людей были чудовищного объема, и, окажись в
этих горах море и жемчуг, они стали бы лучшими в мире ныряльщиками за
жемчугом. А не то взлетели бы над своими горами, как дирижабли или
метеорологические зонды, и улетели вслед за облаками в другие страны, не
будь привязаны за ногу к порогу своей хаты.
Два брата Щека чудили здесь в межвоенное время, соревнуясь друг с
другом. Оба были холосты. И если одному удавалось на спор оторвать от земли