"Пантес Киросон, Петр Калиновский. Очевидцы бессмертия " - читать интересную книгу автора

водили на допросы по низким и гулким пещерам коридоров. Я вздохнул и призвал
имя Божие. Я стал утешать себя: "Наверное, начальство и стража уже
сменились, Бумаги с моим именем и фотографией давно лежат в архиве... Да и
нужно ли им хранить мои документы?"
Так я успокаивал себя и шёл дальше искать ночлега.
Конечно, я и подумать не смел постучаться в гостиницу или постоялый
двор. Там надо было регистрироваться, и туда в любую минуту могли прийти
агенты ГПУ для проверки постояльцев, ночлег я нашёл в бедной лачуге, сбитой
из досок. В ней уже ютилось человек десять мужчин и женщин, тоже всё
приезжих и
несчастных. Дым из очага поднимался в большую дыру в потолке, через
которую глядело февральское холодное небо.
Я рассказал хозяину лачуги, что мне негде ночевать, никого знакомого в
городе нет, а уже тьма. Приезжие люди горе знали, стеснились и впустили
меня, Но места было так мало, что мне пришлось спать под кроватью.
Добрые и очень бедные люди, с которыми я заночевал под одной крышей,
многое мне рассказали о житье-бытье в Ленкорани, и я понял, как мне
действовать дальше. Чтобы не вызвать подозрения властей, мне нужно найти
работу. И я отправился екать счастья на лесные разработки.
За городом начинались леса, за ними - горы, а ещё дальше - другие,
синие и далёкие горы Ирана...
Леса были первобытные, непроходимые, полные дикого зверья. Но мне
казалось, что в этих лесах, среди хруста валежника под лапой зверя - мне
будет покойнее и свободнее жить, чем в городе.
Я нашёл лесную контору, а в ней старика, голубоглазого немца-колониста.
Он выслушал меня, закивал головой и ответил: Дам, дам работу, сынок!" Он так
смотрел на меня и так улыбался, что стало ясно: всё понял и обо всём
догадался.
Работа в лесу была безмерно тяжкая. Вручную приходилось валить огромные
тысячелетние стволы, рубить и колоть. Топор да пила, зелёный полумрак,
бесконечный изнурительный день труда. Зато там не спрашивали никаких
документов. Работай, да и всё. Как потом я узнал, это были даже не обычные
лесоразработки, а нечто вроде каторжных работ для провинившихся перед
советской властью. И деньгами там не платили, а просто давали пуд муки в
месяц, вот тебе и весь расчёт. Работавшие со мной были люди старые и
числились в "кулаках" и "лишенцах", кто мельницу когда-то имел; кто -
большую лодку и нанимал несколько человек на рыбный лов; кто письмо получил
из Персии; кто когда-то по неосторожности разговаривал или заходил в гости к
человеку, который потом бежал через границу, - все они были заклеймлены
тавром "враг народа" и сосланы в эту зелёную мглу на принудительные работы.
А я, выходит, сам, по доброй воле, записался в советские каторжники. Но
делать было нечего. Да разве я был невиновен перед этой самой властью?
Я смотрел на этих несчастных старых людей, которым давно уже было пора
тихо и без тяжёлого труда доживать свои дни, на то, как они, надрываясь и
хрипя, валили деревья и вершили труд, часто непосильный и юному богатырю, и
не понимал одно-го: почему они, бросив всё, не бегут ночью по звериным
тропам через горы прочь из этого ада? Но потом узнал, что на каждом из этих
несчастных надеты незримые кандалы и цепи, и каждый волочит на ноге
невидимое огромное ядро... Их дети и внуки, все родные им люди были
объявлены заложниками. И стоило такому "врагу народа" бежать, как в тот же