"Инна Кинзбурская. Один год в Израиле (записки репатрианта)" - читать интересную книгу автора

- Кто ты?
- Инженер-гидролог.
Снова - о, Господи! В Израиле, где вода - это жизнь, инженер-гидролог
торгует фломастерами, тетрадями, картинками. За три пятьдесят в час.
- Нет девушки, - говорит хозяин. И - еще один красноречивый жест - резкое
движение рукой в сторону улицы. Он уволил девушку-гидролога. Олимы ничего не
покупают, жалеют шекели. Торговли нет совсем.
Конечно, если плохо идет торговля, в лавке можно управиться самому. Но
мне жаль девушку: все-таки была работа.
На своем бедном иврите я пытаюсь прочитать хозяину лекцию по
политэкономии. У олимов нет работы, а значит, нет денег. Поэтому они ничего
не покупают. Будет у нас работа - будут деньги. Мы купим у него все эти
красивые вещички, они нам так нравятся. И его жизнь станет лучше.
Нет, хозяин ничего не хочет понимать. Возможно, виноват в этом мой жалкий
иврит.
Ох, уж эти олимы, им все не так.
Алина принесла из школы анекдот на иврите. Олим кричит на улице:
- Нету работы! Нет квартиры! Нет машины! Нет денег!
Собралась публика, спрашивают:
- Сколько времени в стране?
- Сорок минут.
Почему-то на иврите этот анекдот звучит смешнее. Мы улыбаемся, смеяться
не хочется.
Я смотрю на Алю. Она очень повзрослела за месяцы, что мы здесь. Что ждет
ее? Мы привезли ее сюда, мы в ответе. Как научить ее жить - здесь, когда
сами-то мы не умеем.
Как-то зайдя в нашу комнату и увидев у стены высокую, словно кирпичную
кладку нераспакованных книжных бандеролей, Ципора сделала круглые глаза:
- Что это? - Услышав ответ, удивилась еще больше. - Зачем?
Знакомые ее. сына привезли два мотоцикла, это она понимает. Другие из
багажных ящиков, она видела, вынимали красивую мягкую мебель, это прекрасно,
восторг. Но книги?
Конечно, мебель бы тоже неплохо, очень неудобно спать на продавленных
диванах Ципоры. Но с багажом были сложности, надо было ждать, а мы
торопились, хотели быстрее. Мы отправили только книги - часть из тех, что
собирали всю жизнь. Надеемся, что удобные диваны когда-нибудь будут.
Правда, пока не до чтения. Только Алина, как когда-то в детстве я, а
потом Ирина, как мои друзья, а потом их дети, кладет под учебник книгу -
пока русскую книгу - и сдвигает учебник иврита, лишь только старшие выходят
из комнаты.
- Ты должна заниматься, - говорю я не очень строго, скорее грустно,
поймав ее на этом преступлении. - Ты понимаешь, что сама должна завоевать
себе место под солнцем.
Аля молчит. Она все понимает. Мы обе все понимаем. Аля успела
насмотреться, да и сама хлебнула олимовского варева. Ей предложили после
занятий в школе по три часа в день нянчить троих детей, пока их мама не
придет с работы. За два шекеля в час. Алина согласилась.
Правда, в Израиле не говорят "нянчит", а "шомэрет" - сторожит, охраняет.
А дети при этом делают, что хотят. Трое малышей терзали Алю. Средняя,
двухлетка ("такая смешная", говорит Аля), словно маленький иезуит, всегда