"Екатерина Кинн, Наталия Некрасова. Самое тихое время города " - читать интересную книгу автора

статьей... Тепло, должно быть, в сказочной стране Амаравати.
На стол бесшумно вспрыгнул сиамский кот. Он всегда приходил, наблюдал,
щуря глаза, как Кэт роется в кипе журналов или штудирует очередную
монографию. На этот раз, однако, он не сел в позу священной кошки, обернув
изящно изогнутый на конце хвост вокруг лап, а поставил лапу в черном чулочке
на тетрадь.
- Ну что?
Кэт подняла голову и встретилась с прозрачным небесно-голубым взглядом.
Кот совершенно по-человечески вздохнул и уронил на исчерканную страницу
серебряную змейку. Кэт ахнула и взяла ее на ладонь:
- Скарапея!
Змейка слабо пошевелилась и попыталась свернуться браслетом.
- Глупая. Ох глупая, холодно же! Вот включат отопление, будешь ползать.
А пока иди-ка сюда...
Кэт сунула змейку за пазуху и вздрогнула от холода. Кот уже сидел в
обычной своей позе и смотрел в сторону.
- Послушай... - нерешительно начала Кэт. - Может, пойдешь ко мне жить?
А? У меня дом теплый, двор тихий...

Мой Город пронизан жилами Путей, которые проходят во всех его
измерениях. Улицы, реки, что угодно. Мне иногда кажется, что в них
пульсирует незримая кровь Моего Города, кровь, питающая все, что в нем есть.
Она течет и в жилах людей Моего Города. И потому их так тянет назад, в Мой
Город, куда бы они ни уехали. Они могут ненавидеть его, ругать его,
проклинать - и все равно будут возвращаться сюда и тосковать по Моему
Городу. Так эта кровь сильна.
А я лечу в сумерках над поймой Сетуни. Как раз такая пульсирующая
жилка. Она принадлежит не только Моему Городу. Если смотреть ночью с крыши
дома где-нибудь в конце улицы Пырьева, то кажется, что эта темная, заросшая
деревьями извилистая полоса уводит не к Москве-реке, а в какие-то совершенно
нездешние места.
Так оно и есть, я это знаю.
Я помню, как однажды шел через Сетунь поздним вечером в мае. Прямо за
высоким домом асфальт граничит с темными зарослями поймы. Там среди деревьев
проходит труба теплотрассы, идет через реку, на другой берег, и на этой
трубе сами собой возникают странные надписи - даже я никак не могу застать
тех, кто их оставляет... А тогда на границе асфальта и деревьев стояла
черная машина, и горел мангал, и мужчины, пока еще негромко смеясь, жарили
шашлык и пили пиво. Я шел к деревьям, следом бежали мои коты. Ночь была
безлунная и пасмурная, хотя и очень теплая, и тьма обступала нас со всех
сторон.
Тьма пожирала тени, и ей удалось обмануть меня на какую-то секунду, и,
когда они позвали меня присоединиться к их празднику, я чуть было не
согласился. Меня выручили верные котофениксы - они зашипели, сверкая один -
золотыми, другой - зелеными глазами. И тогда я посмотрел на лица мужчин. Их
улыбки были застывшими, словно приклеенными к лицу, а глаза не мигали.
Вряд ли в лунном свете у них были бы тени.
Я не ответил на их призыв и не попал в их власть.
Я пересек границу и ушел в заросли. Я слышал их шаги у себя за спиной,
но они боялись тронуть меня.