"Паскаль Киньяр. Все утра мира " - читать интересную книгу автора

Но он ни единой душе не обмолвился об ее явлении. Даже Мадлен, даже Туанетта
не узнали этого. Он доверился единственно своей виоле и иногда записывал в
красной марокеновой тетради, которую Туанетта расчертила нотными линейками,
мелодии, навеянные этими свиданиями или собственными грезами. У себя в
спальне, где он запирался на ключ, ибо желание и воспоминания о жене иногда
побуждали его спускать штаны и рукою ублажать плоть, он помещал рядом - на
столе у окна и на стене, против огромной кровать с балдахином, которую целых
двенадцать лет делил со своей супругой, - красную марокеновую тетрадь и
* `b(-c в узенькой черной рамке, написанную его другом. Глядя на нее, он
всякий раз испытывал прилив счастья. Теперь он стал менее гневлив, и обе
дочери отметили это, хотя и не осмелились сказать о том отцу. Сердце
подсказывало ему, что в его жизни завершился некий круг. И на него снизошел
покой.

ГЛАВА 8

Однажды к ним постучался мальчик лет семнадцати, красный от волнения,
как петушиный гребень; он спросил у Мадлен, дозволено ли ему будет умолять
господина де Сент-Коломб обучать его игре на виоле и композиции. Мадлен
сочла юношу весьма пригожим и пригласила его в залу. Молодой человек, держа
парик в руке, положил на стол письмо, сложенное вдвое и запечатанное зеленым
воском. Туанетта отправилась за Сент-Коломбом; войдя, тот молча уселся с
другого края стола и, не трогая письма, знаком показал, что слушает. Пока
мальчик излагал свое дело, Мадлен поставили на стол, покрытый голубой
скатертью, оплетенную бутыль с вином и фаянсовую тарелку с пирожными.
Юношу звали Марен Маре(9). Щеки его еще сохраняли детскую пухлость.
Родился он 31 мая 1656 года и в шестилетнем возрасте был принят за хороший
голос в детскую хоровую капеллу при королевской церкви, сто находилась подле
Луврского дворца. Целых девять лет он носил стихарь, красную рясу и черную
квадратную шапочку, спал в монастырском дортуаре и обучался нотной грамоте,
чтению и игре на виоле, когда дозволяло время, ибо дети постоянно пели на
заутренях, на службах у короля, на обеднях и вечернях. Потом, когда у
мальчика начал ломаться голос, его выбросили на улицу, в полном соответствии
с контрактом для певчих. И теперь он стыдился самого себя. Он не знал, куда
девать руки, его смущала поросль на лице и ногах, голос, то и дело
срывавшийся с дисканта на бас. Он вспомнил тот позорный, навеки
запечатлевшийся в памяти день - 22 сентября 1672 года, когда он последний
раз прошел под церковным порталом и, ссутулясь от унижения, толкнул плечом
тяжелую деревянную позолоченную дверь. Затем он пересек садик, окружавший
двор Сен-Жермен-л'Оксерруа(10). Он заметил в траве упавшие спелые сливы.
Выйдя за ограду, он торопливо пересек улицу, миновал Фор-л'Эвек,
спустился по крутому склону к реке и застыл на месте. Сена текла широким
плотным потоком серебра, расплавленного летним зноем и подернутого
красноватой дымкой. Рыдая, он побрел вдоль реки к дому своего отца. По пути
он пинками расшвыривал свиней и гусей, возившихся в траве и засохшей грязи;
тут же, рядом, играли и дети. Голые мужчины и женщины в одних рубашках
мылись в реке, зайдя по колено в воду.
Эта вода, текущая меж двух берегов, напоминала кровоточащую рану. И
рана, нанесенная ему в горло судьбою, казалась столь же роковой, что и
красота реки. Этот мост, эти башни, остров Ситэ, его детство и Лувр, счастье